Черкасова Марина Сергеевна

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ МОНАСТЫРСКИХ АРХИВОВ: ИСТОЧНИКИ И ПРОБЛЕМЫ*

      Значение монастырских архивов как хранилищ ценных и разнообразных документов по отечественной истории неоспоримо. Однако в нашем источниковедении до сих пор нет специальных исследований, посвященных комплексному и всестороннему изучению формирования и функционирования хотя бы одного отдельно взятого монастырского архива как целостной, органической совокупности всех составляющих его исторически сложившихся источников XIV- XVII веков. Нам представляется, что архивы крупнейших русских монастырей (Кирилло-Белозерского, Иосифо-Волоколамского, Троице-Сергиева и др.) могут и должны стать предметом такого исследования. При всех различиях в составе документального наследия церковных корпораций в нем правомерно выделить четыре основные группы.
      Первая группа - это крепостная, владельческая документация (акты, копийные книги, записные книги крепостей, описи актов, писцовые, дозорные, межевые и пр. книги). Ею обосновывались прежде всего права собственности духовных корпораций на земли, промыслы, зависимое население. Актовые материалы крупнейших
      ___________-
      * Публикация подготовлена при поддержке РФФИ (проект № 00-06-80411).
     
      монастырей весьма внушительны. Например, из двух тысяч грамот по Северо-Восточной Руси до начала XVI века более половины сохранилось в составе крупнейших монастырских архивов: Троице-Сергиева (718 грамот) и Кирилло-Белозерского (322 грамоты) монастырей1. Ценность монастырских актовых собраний заключается еще и в том, что в их составе до нас дошли материалы не только по церковному, но и по светскому феодальному землевладению и хозяйству, что значительно восполняет утрату светских частных архивов, особенно за XIV-XVI века.
      Ко второй группе документальных материалов монастырских архивов может быть отнесен разнообразный комплекс так называемых "вотчинных хозяйственных книг" XVI-XVII веков (ужинно-умолотных, приходо-расходных, оброчных, вытных, переписных, дозорных, поверстных, мерных, луковых, веревных, обежных и др.). По ряду монастырей (преимущественно северных) эти книги в настоящее время интенсивно издаются и плодотворно изучаются. Глубокому источниковедческому исследованию хозяйственных и опис-ных книг Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII веков посвящена фундаментальная докторская диссертация З. В. Дмитриевой2. Некоторые монастыри, например Спасо-Прилуцкий, Кирилло-Белозерский, Соловецкий, Александро-Свирский, обладают феноменальной по полноте сохранностью своих хозяйственных архивов, тогда как по другим монастырям и церковным учреждениям (Спасо-Ярославскому, Симонову, Московской митрополичьей кафедре в XVI в.) хозяйственные книги не сохранились совсем.
      Третью группу образует документация церковно-государственного учета (монастырские описи, описные, отписные книги, различные "инвентари"), регулярное составление которой началось главным образом в связи с постановлениями Стоглавого собора 1551 года. Полный комплекс сохранившихся монастырских описей за XVI век был выявлен и глубоко проанализирован в упомянутой диссертации З. В. Дмитриевой. Основной причиной их составления исследовательница считает смену настоятелей в обителях. На основе изучения монастырских описей З. В. Дмитриевой был сделан важный общеисторический вывод, что хозяйственный кризис не прослеживается в источниках 1580-х - 1601 годов.
      Значительное количество монастырских описей дошло до нас от XVII века, ряд из них (по центральным, белозерским, вологодским монастырям) в недавнее время был опубликован3. Сама же практика проведения подобных переписей монастырского имущества и хозяйства предположительно может быть отнесена ко второй половине XV века. Так, в указной грамоте великой княгини Марии Ярославны игумену Спасо-Каменного монастыря Логгину 1474-1478 годов предписывалось послать старца в зависимый от княгини Николо-Святолуцкий монастырь и "переписати в церкви книги и иную ругу церковную всю, и жито монастырское, старое и селетнее все, в житницах и на поле стоячее, да ко мне отпиши о всем о том, колко будет чего...". В составе наиболее ранней сохранившейся Троицкой копийной книги № 518 содержится одно из первых дошедших до нас внутривотчинных описаний - "дозор и межевание" села Поникарова с деревнями в Ростовском уезде, произведенные старцами монастыря 15 октября 1529 года. В начале второй трети XVI века можно уже говорить и о хозяйственных описаниях господских, людских и крестьянских дворов, существовавших в поземельных отношениях монастырей с их светскими вкладчиками. В одной записи 1531/32 года, заключенной между Троице-Махрищским монастырем и продавшим ему свое сельцо Шарапом Семеновым сыном Гавриловым, говорилось о том, чтобы келарь и казначей со сторонними людьми приехали в сельцо Полосино и деревню Глинкову "хоромы пересмотрити и переписати на боярском дворе, и на людцких дворех, и на крестьянских дворех, и мне, Шарапу, и моему сыну к той записи рука приложите"4.
      В XVI-XVII веках, наряду с описаниями монастырей (включавшими нередко фиксацию господского и крестьянских хозяйств), составлялись описные книги и отдельных монастырских ведомстн по внутреннему управлению (ризной, крепостной, книгохранителыюй, плательной, оружной казны и т. д.). Б. Д. Греков после осмотра им архива Соловецкого монастыря сообщал о 29 разновидностях "отводных книг", соответствующих различным службам; помимо названных выше, можно добавить следующие: сушильную, конюшенную, мельничную и др.5 Н. П. Успенский писал о четырех основных службах с их делопроизводством в Кирилло-Белозерском монастыре: келарской, казначейской, житенной и службе большого посельского6. С. Н. Богатырев отмечает, что в Московском Чудовом монастыре отдельно существовали келарское и казначейское делопроизводства7 .
      Из источников третьей группы для Троице-Сергиева монастыря наиболее представлены описи крепостной казны (актов, копийных, записных, писцовых, межевых книг XVI-XVII вв.). Они регулярно составлялись начиная с 1585/86 года при смене крепостных старцев и правительственных ревизиях монастыря, а установлен был порядок учета крепостной документации, по-видимому, келарем Евстафием Головкиным в 1585/86 году, составившим записные книги актов № 656 и 657. Книги эти предшествовали созданию комплекса троицких копийных книг № 520-526, обстоятельно изученных С. М. Каштановым.
      Самыми же грандиозными по масштабам в третьей группе источников можно считать описи крупнейших русских монастырей - Кирилло-Белозерского 1601 года и Троице-Сергиева 1641-1643 годов. Между ними были черты и сходства и отличия. Сходство заключалось в том, что обе обширные по величине описи являлись результатом широкой правительственной программы по проверке монастырских строений и имущества, крепостных архивов этих корпораций. В Кирилловскую опись 1601 года было включено описание вотчинных владений монастыря (как сельских, так и городских), зафиксированы доходы и расходы корпорации, общий объем ее сошного и вытного обложения, регламентирован ее домен и нормативы его повытной обработки крестьянами. В троицких писцовых книгах 1590-х годов также встречается аналогичная регламентация, но она не носила всеобщего характера по отношению к Сергиеву монастырю и коснулась лишь некоторых уездов, в которых располагались его вотчинные комплексы. В описи Троицкого монастыря 1641- 1643 годов, также ставшей результатом правительственной проверки, не было вотчинной части, и это составляет важнейшее отличие от Кирилловской описи 1601 года. У Троицы были описаны земли и население (на уровне дворов), принадлежавшие лишь ее зависимым дочерним филиалам (не менее 10 мелких монастырей в различных уездах Центра, Севера и Поволжья). Что же касается ее собственных обширных владений в 40 уездах России, то правительство ограничилось составлением комплекса копийных книг № 527-528, 530-533, ставших органической частью осуществленной ревизии. По-видимому, считалась достаточной фиксация троицких владений в составе общерусских писцовых книг 1620-1640-х годов, формирование которых в 1641 году по ряду уездов еще не было завершено. В самом же ходе правительственных описей Кириллова и Троицкого монастырей в первой половине XVII века также видно одно существенное различие. Оно заключалось в том, что чаще государство описывало, как показано в докторской диссертации З. В. Дмитриевой, Кириллов монастырь - в 1601, 1615, 1621, 1635 годах, тогда как по Сергиеву монастырю правительственная опись 1641-1643 годов была по существу первой.
      Наконец, четвертую группу документальных материалов монастырских архивов образует большая и разнообразная группа источников, связанных своим происхождением с осуществлением религиозно-культовой деятельности каждым монастырем. Это кормовые и вкладные книги, синодики, списки погребенных, надгробные надписи и тому подобные памятники, отразившие профессиональную организацию в русских общежительных монастырях православного заупокойного культа. В этих источниках можно подчас обнаружить немало общих черт с документами других названных выше групп. Е. И. Колычева справедливо, на наш взгляд, писала о генетической близости монастырских приходных и вкладных книг8. С. Н. Богатырев выяснил, что, например, по Чудову монастырю не сохранилось вкладных книг, а записи денежных вкладов велись в приходных книгах9. По нашим наблюдениям, в Троице-Сергиевом монастыре также не имеется приходных книг за XVII век, тогда как вкладные книги 1639 и 1673 годов, в которых велись записи денежных вкладов, по сути выполняли роль тех же приходных книг. Обращение к кормовой книге Троицкого монастыря 1592 года показало значительный пласт в ней нетрадиционной для такого рода памятников информации - о вытном и посошном обложении большого числа вотчинных монастырских комплексов во второй четверти - середине XVI века, хотя сама кормовая была составлена в ведомстве денежного казначея10.
      Указанные выше документальные материалы второй, третьей и четвертой групп являются сложными по составу источниками, основанными, в свою очередь, на большом количестве первичных документов. В изученных нами по Троице-Сергиеву монастырю "вотчинных хозяйственных книгах" первой четверти XVII века много ссылок на льготные, оброчные, порядные, данные и иные грамоты и записи монастырских крестьян, иногда воспроизводятся их тексты. З.В. Дмитриева установила, что в архиве Кирилло-Белозерского монастыря порядных грамот XVI века нет, и обоснованно предположила, что они, возможно, вообще не оформлялись, а функцию письменного закрепления крестьян за монастырем выполняли вытные книги 1559 года.11 В монастырских описных книгах и описях крепостной казны можно почерпнуть много ценных сведений о составе монастырских архивов, сопоставить упоминаемые там акты с наличным их составом в настоящее время. На этой основе возможны научные реконструкции монастырских архивов, построение хронологических перечней-регестов различных грамот (по отдельным монастырям либо по отдельным видам актов, например, иммунитетным). Данное направление успешно развивается в нашем источниковедении. Например, III-я часть "Хронологического перечня иммунитетных грамот XVI в.", составленная С. М. Каштановым, В. Д. Назаровым и Б. Н. Шлорей, включила до 18,5 процента актов-упоминаний, выявленных по позднейшим монастырским описным и переписным книгам и даже писцовой документации XVII века12. Монастырские описи как источник сведений об утраченных актах рассматривались А. А. Амосовым13. Хронологические перечни монастырских актов, включающие и упоминания в позднейших описях, регулярно составляют авторы "Русского дипломатария"14. Одним словом, документальные комплексы из монастырских архивов, несмотря на предложенную выше условную их классификацию, есть смысл рассматривать не обособленно друг от друга, а в определенном функциональном единстве и взаимодействии разных видов исторических источников.
      С другой стороны, исследование монастырского делопроизводства, традиций деловой письменности XV-XVlI веков необходимо вести с учетом формирования в русских общежительных обителях разветвленной системы ведомств, служб и подразделений (выше они уже назывались), так как каждое из них имело свой штат должностных лиц и соответствующую документацию. В этом процессе было немало сходства с формированием общерусской системы управления в XV-XVI веках, подробно изученной в работах А. К. Леонтьева, А. А. Зимина, В. Д. Назарова, С. О. Шмидта, А. П. Павлова, Ю. Г. Алексеева и др.15 В функционировании системы управления и в масштабах России, и в рамках отдельных монастырей большую роль играло дьячество, история которого применительно к церкви нуждается в специальной разработке. Более обстоятельно проблема дьяческого аппарата, его роль в развитии русской деловой письменности, складывании русского национального языка, общественно-политической мысли и культуры рассматривалась по отношению к великокняжеским и царским дьякам16.
      Акты монастырских архивов содержат немало интересных сведений о дьяческом аппарате. Их систематизация и анализ позволяют глубже изучить историю самих монастырских канцелярий ("крепостная казна" выполняла функцию архива и канцелярии). По авторитетному свидетельству С. М. Каштанова, канцелярское происхождение актов еще недостаточно исследовано в нашей науке, в отличие от западноевропейской дипломатики17.
     
      Дьяки монастырские
     
      Были привлечены ранние акты (конца XIV - начала XVI в.) из архивов Кирилло-Белозерского и Троице-Сергиева монастырей18. Грамоты "канцелярского происхождения" составили в них не менее трети от общей совокупности частных актов, поступивших в кирилловский и троицкий архивы. Написаны они были как специальными дьяками, так и просто монахами этих обителей. В ранних кирилловских грамотах указаны имена писавших их: "Евсевий инок", "Феогност старец", "чернчишко Иринарх", "чернец Игнатей Тутолмин" (пришел в Кириллов монастырь из Троице-Сергиева около 1471 г.19), "Илья нищей крылошанин" и др.20 Упоминаются в кирилловских актах уже первой четверти XV века и дьяки ("Осташ дьяк попов зять Окулов", "дьяк Остафей", "дьяк Васюк Тимонин", "дьяк Рудель Кириллова монастыря"21). Полагаем, что составление и написание грамот (данных, купчих, разъезжих) к концу XV века уже выделилось в Кирилловом монастыре в специальную отрасль. До конца XV века к этому делу могли привлекаться всякие монахи, а также монастырские книгописцы. Так, Христофор и Феогност известны и как составители грамот, и как переписчики книг, сборников22. Изучавший почерк подлинной духовной преподобного Кирилла Белозерского (перед 9 июня 1427 г.), H. H. Розов отмечал, что писана она беглым мелким полууставом, который также встречается на старейших книгах кирилловской библиотеки23. По сохранившимся подлинникам ранних кирилловских грамот XV века И. А. Голубцов отмечал почерк, которым они были написаны: полуустав, иногда даже "искусный", полуустав с уклоном в скоропись, устав24. По-видимому, в XV веке в монастырях еще не произошло четкого отделения делопроизводственной работы от книгописной, делового письма от книжного. Знаменитый белозерский книгописец Ефросин, по предположению Я. С. Лурье, некоторое время игуменил в зависимом от Троицы Христо-Рождественском монастырьке села Прилуки на Волге и являлся писцом подлинной данной грамоты великокняжеского дьяка И. В. Кулударя-Ирежского на сельцо Лбовское в Угличском уезде в этот монастырек около 1477/78 года25.
      Кроме писцов, дьяков, книгописцев, при написании актов Кириллов монастырь в XV веке пользовался услугами и представителей местного приходского духовенства, возможно, даже одних и тех же семей: "поп Окул спасской", "Семен попов Окулов", поп Авксентий Окулов"26. Анализ ранних троицких актов также показывает, что монастырскими дьяками становились иногда выходцы из духовенства: "дьяк монастырской Гридя попович", он же "Гридя попов сын Олексеев", "дьяк Телеш попов сын Михайлов"27. В качестве троицких дьяков в XV веке известны и выходцы из семей феодальных землевладельцев Переславского (Ворона Иванов сын), Угличского ("Генадий чернец Иванов сын Бутурлин") уездов28. Многочисленность троицкого дьячества в XV веке (не менее 17 человек) может объяснить наличие и определенной иерархии в нем: "подьяк" (возможно, подьячий), "дьячишко Митя Малой", "дьячишко Костя Дмитреев сын". В XVI веке, наряду с дьяками и подьячими троицкой крепостной казны, нередки упоминания и дьячков, "паробков", "детинок" и просто слуг, служек этого важнейшего ведомства29.
      Известны дьячки и в Кирилловом монастыре в XVI-XVII веках. В Троицком Усть-Шехонском монастыре в XVII веке была "дьячья келья, а в ней 5 дьячков"30. Если в XV веке можно еще говорить о некотором совмещении книгописной и делопроизводственной работы в монастырях, привлечении к этим видам работ одних и тех же лиц, то в XVI-XVII веках последняя уже полностью выделяется в самостоятельную службу. Связано это было с возрастающим объемом документации (акты, копийные сборники, описи крепостной казны, записные ее книги, вотчинные хозяйственные книги и др.). В Троицком монастыре иногда постригались и определялись в крепостную казну профессионалы из Поместного приказа, например поместный подьячий Муртаза Никитин сын Чуфаров, он же монах Семен (1550-е гг.)31. Дьячество для некоторых монахов служило отправной ступенькой к приличной карьере в рамках монастырской иерархии. Образованность, городское, как правило, происхождение, хорошие деловые качества, успешное продвижение по монастырской служебной лестнице - таковы характеристики некоторых троицких дьяков, ставших крепостными и денежными казначеями, строителями приписных монастырей, сборными старцами (например, дьяк Иван, он же старец Иоасаф Пестриков в 1611-1642 гг.)32.
      Наряду с дьяками и подьячими, в монастырских канцеляриях в XVI-XVII веках трудились и стряпчие. Их существование в Кирилло-Белозерском монастыре зафиксировано актами уже в 1530- 1540-е годы33, троицкие же стряпчие известны с начала XVII века34. Институт стряпчих существовал во всех русских монастырях и нашел отражение в X главе "О суде" Соборного Уложения 1649 года. Этим же кодексом определялось и место стряпчих в монастырской иерархии. Так, игумену КириллоБелозерского монастыря за "бесчестье" определялся штраф 50 рублей, келарю, казначею и соборным старцам - по 30 рублей, а стряпчим - по 5 рублей35. "Бесчестье" стряпчих других монастырей тоже возмещалось штрафами: Владимирского Рождественского, Московского Чудова, Ново-Спасского, Симонова - по 10 рублей, Троице-Сергиева - по 15 рублей36. На содержание многочисленного штата троицких дьяков, подьячих и стряпчих в XVII веке был установлен в монастыре специальный сбор. В конце XVII века норматив "стряпческих, дьячих и подьячих денег" составил 5 копеек с крестьянского двора, 2 копейки с бобыльского и 1 копейку с захребетников37. Дьяки и подьячие владели землями в рамках троицкой латифундии, но в полном объеме вопрос этот требует специального рассмотрения38. Сосредоточенные в Околомонастырье троицкие стряпчие и подьячие были обеспечены рабочими руками в лице переведенных к ним во дворы крестьян из других монастырских вотчинных комплексов39. Особый интерес представляет вопрос и о сельских монастырских дьяках, подьячих и стряпчих, функционировавших в крупных сельских центрах (селах) корпорации, что фиксируется поздними, конца XVII - первой половины XVIII века, описаниями40. Это свидетельствует об активном циркулировании деловой письменности на разных "уровнях", или "этажах", обширной вотчины, ее функционировании не только в сфере церковно-государственных, межфеодальных, но и сеньориально-крестьянских и межкрестьянских отношений.
      В XVI-XVII веках делопроизводственный аппарат монастырей все больше занимается составлением текущей хозяйственной документации. Значительная часть грамот теперь пишется собственноручно светскими контрагентами монастырей либо посторонними лицами (земскими и, что особенно важно, площадными дьячками и подьячими). Это свидетельствует о возрастании уровня грамотности в русском обществе XVI-XVII веков и складывании своеобразного гражданского нотариата, поскольку все больше людей при составлении документов уже не прибегали к помощи монастырских канцелярий. Если в XV веке около трети троицких грамот было составлено в самом монастыре, то в XVI веке таких грамот известно лишь 2,6 процента. Число же собственноручно написанных актов в XVI веке составило 6,3, а в XVII веке - 8,3 процента.
      Наиболее раннее упоминание ивановского площадного подьячего М. Ф. Злотников связывает с именем Палки (Павла?) Белозерца, известного в первой половине XVI века41. И прозвище этого писца, и ряд обстоятельств его жизни, выясненных Злотниковым, позволяют связать его с Белозерьем, следовательно, складывавшиеся здесь в предшествующее время традиции деловой письменности могли найти применение и в центре Русского государства. Среди частных актов кирилловского архива есть и написанные московскими площадными записными подьячими (данная Ф. В. Шереметева, он же инок Феодорит, на село Чиркове Коломенского уезда 1589/90 г.42), и собственноручно составленные (духовная князя Семена Ивановича Кемского 1551 г.43). О том, насколько "потесненной" в деле составления актов оказалась монастырская "крепостная казна", говорят грамоты, осевшие в троицком архиве за XVI-XVII века. Если в XVI веке только два акта были написаны площадными (тверскими) подьячими, то в XVII веке таких документов становится очень много - не менее 20 процентов от числа сохранившихся троицких частных актов. Среди писавших их фигурируют подьячие и Троицкой площади в Москве, а также площадей других городов России - Вологды, Дмитрова, Костромы, Нижнего Новгорода, Мурома, Старицы, Переславля-Залесского, Свияжска, Симбирска, Углича, Холмогор, Чердыни и даже дворцового села Мурашкина. Акты писались и посадскими людьми, и крестьянами, и сотниками стрелецких полков, руководимых И. М. Конищевым и Л. П. Сухаревым, пушкарями и другими служилыми людьми по прибору44. Столь широкая "прикосновенность" разных людей к составлению крепостных актов не могла не сказаться на видоизменении их формуляра, его общем упрощении ("грамотки", "записи", "памяти", "отписи" - все эти моменты еще предстоит подробно исследовать нашей дипломатике частных актов применительно к XVI и особенно к XVII векам).
      Несмотря на уменьшение числа актов, оформляемых в монастырской казне, она и в XVI-XVII веках продолжала функционировать, о чем свидетельствуют монастырские печати. В этой связи для полноты истории монастырских канцелярий, помимо дьячества, необходимо затронуть и проблему монастырской сфрагистики.
     
      Монастырские актовые печати
     
      Актовые печати монастырей Северо-Восточной Руси, насколько нам известно, еще не были предметом специального изучения. О слабой разработанности этой проблемы пишет Н. А. Соболева45. По Новгороду Великому Н. Г. Порфиридов и В. Л. Янин рассмотрели печати различных должностных лиц, в том числе и настоятельские буллы ряда новгородских монастырей. Недавно вологодские археологи И. П. и Е. Н. Кукушкины опубликовали найденную ими близ деревни Устье Вологодское каменную матрицу с надписью: "печать Федося Каменского". Авторы предположительно связывают ее с известным по актам 1450-х годов игуменом Спасо-Каменного монастыря Феодосием46. По актам Северо-Восточной Руси можно исследовать не только сами печати, но и их соотношение с документами, которые они скрепляли. Попутно заметим, что изучение монастырской сфрагистики (печатей игуменов, келарей, старцев) способствует также и более глубокому пониманию внутренней социально-политической истории монастырей, расстановки в них политических сил, эволюции высших властных институтов в них.
      О том, что своя печать была у основателя Кирилло-Белозерского монастыря преподобного Кирилла, говорят остатки шелкового шнура на подлинной его духовной (до 9 июня 1427 г.), хранящейся в Кирилло-Белозерском музее-заповеднике. И. А. Голубцов сомневался в сохранности подлинника духовной. Другое мнение - о том, что сохранился именно оригинал, - разделяют H. H. Розов, Г. М. Прохоров, Г. В. Семенченко47. Если печать Кирилла Белозерского, вероятно, была вислой, то от времени игумена Христофора (1428 -1434 гг.) имеется упоминание о его прикладной печати (сама она не сохранилась)48. Наиболее ранней дошедшей до нас является печать игумена Трифона (1445-1447 гг.), которой скреплялась подлинная данная грамота старца Арсения Кормилицына, написанная чернецом Асафом49. Две настоятельские печати - кирилловскую и ферапонтовскую - имеет разводная грамота 1467- 1470 годов на Сороярские леса, написанная, по-видимому, кирилловским дьяком Васюком Тимониным50. Печати имели круговые именные надписи ("ПЕЧАТЬ ИГУМЕНА КАСИАНА"; "Печать игумена Филорета) и изображения каких-то птиц. Представляется интересным нерелигиозный характер рисунков, хотя принадлежали печати лицам духовным. Это можно объяснить использованием в Северо-Восточной Руси XV века античных гемм, содержащих рисунки зверей, птиц, растений, животных, человеческих фигур.
      Учащение земельных споров на Белоозере в конце XV века привело к появлению игуменской печати на различных разъезжих грамотах. Возможно, игуменской печатью скреплялся тот экземпляр документа, который отдавался монастырскому контрагенту в качестве "противня": "Яз, игумен Макарей, взял собе грамоту", "Яз, Федор [Лихорев. - М. Ч.] взял грамоту противу тое такову ж"51. В конце XV - начале XVI века меняется место именной надписи на кирилловских печатях: если раньше легенда давалась по овалу, то теперь в квадрате, в 4-5 строк:      
      "печать
      игуме
      на MA
      кара".
      По сравнению с игуменской значительно реже в кирилловских актах фигурирует келарская печать. Предположительно, с нею И. А. Голубцов связывает одну из трех печатей на полюбовной межевой грамоте кирилловских и ферапонтовских старцев землям на Ситке и в Рукиной Слободке 1470-1480-х годов52. Принадлежать она могла кирилловскому келарю Геласию, а две остальные - бывшему ферапонтовскому игумену Аогину и "мужу на разъезде" Афоне Нестерову. На подлинной отводной грамоте землям Кириллова монастыря и попа Фаддея 1485 года сохранилась прикладная, по-видимому, келарская печать, на которой изображена летящая птица и читается надпись: "Печать Федора стар[ого]"53. Свидетельства о монастырских печатях Белозерья сохранились в некоторых документах из троицкого архива. Так, в нем имеется (в списке конца XV - начала XVI в.) духовная грамота Григория Львова 1470-х годов, написанная Мартинианом Белозерским и скрепленная в подлиннике его печатью54.
      Помимо игуменской и келарской, в Кирилле-Белозерском монастыре в XV веке функционировали и печати старцев. Три из них известны по упоминаниям начиная с 1440-х годов (Ильи, Игната Матфеева и Феодора), и лишь одна сохранилась - Аврамия Внукова (в миру - Афанасий, слуга князя Михаила Андреевича Белозерско-Верейского и белозерский замлевладелец) 1471-1475 годов, но на ней надпись и изображение затерты55.
      Н. П. Успенский приводит факт 1582 года из истории Кирилло-Белозерского монастыря, когда в Москве были куплены три серебряные печати - игуменская, келарская и казначеева. Большие строители в Кирилловом монастыре своих печатей не имели, считал Н. П. Успенский. З. В. Дмитриева, составившая обстоятельный очерк деятельности кирилловского келаря, соборного старца, незаурядного администратора и книжника Матфея Никифорова 1650- 1660-х годов, приводит интересный факт о том, что он в течение многих лет "монастырь и братию, и слуг, и служебников, и крестьян, и денежную и хлебную казну ведал... в отписках и в памятях писал имя архимандрита "за очи" и печать зделана ево архимандричем имянем"56. Одновременное существование игуменской, келарской и казначеевой печатей в Кирилловом монастыре в 1582 году может указывать на определенное равновесие трех этих высших должностных лиц корпорации. Матфей же Никифоров, по-видимому, это равновесие нарушил, практически отстранив архимандрита (Моисея) от руководства обителью и самовольно присвоив себе право изготовления и распоряжения настоятельской печатью.
      При всем сходстве с самими случаями употребления прикладных восковых печатей (в данных, духовных, разъезжих грамотах) троицкая сфрагистика XV-XVI веков имеет ряд существенных отличий от кирилловской. Отметим прежде всего практическое отсутствие игуменской печати Троицы. Предположительно, с нею можно связать два спорных упоминания в купчей грамоте времени Никона Радонежского (1415-1425 гг.) и докладной мировой (дошедшей до нас в списке 1534 г. из копийной книги 518) с Чудовым монастырем времени игумена Симона (1490-1495 гг.). В последнем случае чудовский архимандрит Феогност должен был дать троицкому игумену Симону разъезжую грамоту "за своею печатью Чудовского монастыря", а троицкий игумен Симон должен был дать чудовскому архимандриту разъезжую за своей печатью. Был ли на самом деле произведен такой обмен, остается неизвестным. В 1498/99 году при разъезде спорной земли между двумя домовыми митрополичьими обителями во Владимирском уезде - Боголюбовским и Константине-Еленинским - грамоты также составлялись по противням: "игумену... боголюбскому Иосифу дати грамота Боголюбского монастыря, а архимандриту... костянтино-оленскому Матфею дати грамота разъезжая игумену нашему боголюбскому Иосифу за своею печатью Костентино-Оленского монастыря". Именно урегулирование спорных земельных дел, число которых в конце XV века заметно участилось, и приводит, вероятно, к появлению актов-противней, печати при которых играли важную удостоверительную роль. Такая практика была характерна для привилегированных московских (возможно, в первую очередь тех, настоятели которых являлись архимандритами), ряда домовых митрополичьих и северных монастырей, правда не всех. В 1533/34 году по противням была написана мировая между старцами Корнильева Комельского и Павлова Обнорского монастырей о размежевании спорных земель в Комельской волости Вологодского уезда, при этом противни печатями не были, кажется, скреплены57.
      Игуменскую печать можно видеть только на единственной подлинной грамоте - духовной Марии Копниной (перед 17 сентября 1478 г.), и здесь она помещена в одной "компании" с печатью соборного старца Логина и "печатью келарской Сергеева монастыря"58. От игуменской печати сохранились лишь фрагменты записи: "...ть игум ... врамия", зато хорошо различимо изображение. По мнению описавшего подлинник И. А. Голубцова, это фигура в профиль в высокой настоятельской шапке с посохом (возможно, "портрет" самого игумена). Иную интерпретацию рисунка дают Е. И. Каменцева и Н. В. Устюгов. В их учебном пособии говорится, что лежащая в основе данной печати античная гемма изображала человека в рост, рядом - птицу, у которой над головой помещено сердце, пронзенное копьем.
      Лучше сохранилась надпись в 5 строк на келарской печати, представляющей монастырь как учреждение:
      "печать
      Сергеева
      манас
      тыря ке
      ларска".
      Позднейших, относящихся к XVI-XVII векам, известий о настоятельской печати Троице-Сергиева монастыря нет. В одной разъезжей грамоте 1528 года читается запись о том, что к ней игумен Александр приказал монастырскому дьяку И. С. Вахромееву "келарскую печать приложить"59. В предварительном порядке напрашивается вывод об определенной ослабленности института настоятельства в Троицком монастыре, его более подчиненном, зависимом положении от института келаря и старцев соборных. Наблюдение это подтверждается известным в научной литературе соборным приговором Троицкого монастыря 1584 года, составленным при избрании нового архимандрита Митрофана. Согласно этому документу, настоятелю "усвоялись" преимущественно благословенные функции. Важнейшие вопросы внутримонастырской жизни - прием в общину новых членов и ведение обширного хозяйства - находились в ведении келаря и соборных старцев60.
      В связи с анализом келарской печати Троицкого монастыря нужно отметить еще одну ее особенность. В силу своей общемонастырской принадлежности она не имела именного характера. Какой бы келарь ни прикладывал ее к документации троицкой крепостной казны (Илья, Логин, Савва), надпись на ней была одна: "печать келарская Сергяева монастыря"61. Прикладывать к актам ее могли и старцы (Филофей, Маркел)62. В XVI-XVII веках келарской печати Троицы по-прежнему "усвоялось" общемонастырское значение, "представительство": "печать Троице-Сергиева монастыря келарская домовая" или даже: "домовая казенная"63. Сфера функционирования келарской печати в Троицком монастыре была чрезвычайно широка: это и скрепление канцелярских списков с отдельных актов, и заверение вкладных памятей, выдаваемых из крепостной казны светским контрагентам корпорации, и заверение монастырских списков с жалованных и указных грамот, рассылаемых по городам воеводам, губным старостам, городовым приказчикам для соблюдения иммунитетных прав корпорации. С. М. Каштанов отмечает, что "списки слово в слово", скрепленные в канцеляриях духовных корпораций, рассматривались как юридически аутентичные копии, хотя печать на них была не государственная, а монастырская. Правительство тем самым передоверяло монастырям нотариальные функции. Использовалась келарская печать (например, Аврамием Палицыным) и при выдаче льготных грамот троицким крестьянам64. Как и в XV веке, в XVI-XVII веках келарской печатью заверялись документы, подписываемые между монастырями. Хорошо сохранилась келарская печать на записи троицких властей властям Кирилло-Белозерского монастыря 1580/81 года с разрешением использовать берег руки Шумы у троицкого села Нового в Ростовском уезде для сооружения там мельницы и молотить на монастырский обиход по 100 четвертей хлеба в год65.
      Использование келарской печати на делопроизводственной, хозяйственной документации не замечено. Лишь однажды упоминается келарская печать на "имянных росписях" старинных крестьян, вышедших из троицких вотчин и вновь свозимых в них в 1614 году66. Изготавливаемые в крепостной казне в большом количестве списки с писцовых, дозорных, межевых, переписных книг также не заверялись келарской печатью, их скреплял своей подписью крепостной старец - глава крепостного ведомства ("казны") монастыря.
      Как в Кирилловой, так и в Троицком монастыре в XV веке известны были печати старцев. В них можно выделить две разновидности: 1) личные печати старцев, выступающих как частное лицо при совершении поземельных сделок; 2) печати старцев, выступающих как доверенное лицо корпорации (обычно при разъездах и размежеваниях земли). Наиболее раннее известие о старческой печати можно связать с троицким чернцом Александром Петровым сыном Русановым, давшим вкладом в Симонов монастырь варницу у Ростовской Соли в 1445-1453 годах67. Своими собственными печатями скрепляли акты такие троицкие монахи, как Федор Кобылий, Мисаил Плещеев (крупный переславский и радонежский землевладелец), старец Феогност. Тогда используемые ими печати были привнесены из прежней жизни, так и называясь: "печать мирская", "печать белетская"68. Такие сведения интересны тем, что показывают сохранение частнофеодального начала в крупных русских общежительных монастырях. Последнее выражалось в наличии частнособственнических прав монахов на землю и имущество.
      В XVI-XVII веках печати троицких старцев, как частных лиц, не замечаются. В XVII веке печатью оперировали лишь дворцовые старцы, отдавшие в наем или на оброк монастырскую землю посторонним крестьянам (соседям троицких владений)69. Из многочисленных приписных филиалов Троицы функционирование печати отразилось только в актах Киржацкого Благовещенского монастыря. В момент ее упоминания (1565/66 г., Юрьевский уезд) она была именной: "печать строителя Константина"70.
      На грамотах из архивов Кирилло-Белозерского и Троице-Сергиева монастырей можно также видеть и княжеские, и владычные буллы, и печати частных светских лиц. Они существенно дополняют сфрагистический материал монастырских архивов за XV-XVII века и требуют специального рассмотрения.
     
      Краткие выводы
     
      Приведенные выше наблюдения по составу монастырских архивов и организации в них архивного и канцелярского дела позволяют сделать следующие предварительные выводы. Документальные комплексы русских монастырей должны рассматриваться как органические части единого архивного целого. Следуя принципам, заложенным и развитым в нашем источниковедении Л. В. Черепниным71, С. М. Каштановым, другими учеными, отдельные разновидности источников и каждый из них целесообразно изучать в связи с историей того архива, в составе которого они до нас дошли. Развивая этот подход, можно, думается, говорить о связи определенных групп источников с конкретным монастырским ведомством (крепостной, ризной, денежной казны, большого житника, дворцовых старцев, конюшенного и т. д.), в результате функционирования которых они возникли и существовали. Ранее всего возникшей и тщательнее других документированной была поземельная сфера межфеодальных отношений. В связи с бурным формированием монастырского землевладения в XV веке в Северо-Восточной Руси складываются крепостная казна духовных корпораций, ее штат (дьяки, подьячие, писцы), устанавливаются определенные порядки оформления актов (с указанием послухов сделок, имен писавших, закреплением печатями, изготовлением "списков слово в слово", обменом "противнями" и т. д.).
      Система документирования в монастырях развивалась по мере формирования их землевладельческих и промысловых комплексов,
      усложнения задач управления ими и массами зависимого населения. Эволюция монастырского делопроизводства отразила на себе и видоизменение самой монастырской структуры внутреннего управления на протяжении XV-XVII веков.
      Разный состав монастырских архивов на сегодняшний день - это результат не только некоторых различий в профиле разных корпораций, но и случайных обстоятельств архивной сохранности материалов. Необходим синтетический подход ко всем документальным комплексам монастырских архивов, их изучение с учетом истории самих монастырских канцелярий в синтезе дипломатики, ар-хивистики, истории госучреждений, о чем убедительно пишет в последнее время С. М. Каштанов72. Это будет способствовать усовершенствованию источниковедческой методики и археографической подготовки источников. Обращение к истории Троицкой канцелярии позволило выявить значительную совокупность источников (актов и делопроизводственных материалов), созданных в свое время в ней и выданных на сторону многочисленным контрагентам корпорации. Систематизация подобного рода сведений значительно расширяет известный в науке круг источников, обогащает историческую фактуру и делает возможной научную реконструкцию как архива, так и самой канцелярии Троице-Сергиева монастыря за XVI-XVII века.
     
      ПРИМЕЧАНИЯ
     
      1 См.: Кобрин В. Б. К вопросу о репрезентативности источников по истории феодального землевладения в Русском государстве XV-XVI вв. // Источниковедение отечественной истории. Вып. 1. М., 1973. С. 183.
      2 ВХК XVI в. Ужинно-умолотные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1590-1600 гг. / Под ред. А. Г. Mанькова. Вып. I-III. М.; Л., 1976; ВХК XVI в. Приходо-расходные и окладные книги Спасо-Прилуцкого монастыря 1574-1600 гг. Вып. 1-2. / Сост. Л. С. Прокофьева. М.; Л., 1979; ВХК XVI в. Книги денежных сборов и выплат Иосифо-Волоколамского монастыря 1573-1595 гг. Вып. 1-2. М.; Л., 1978; ВХК XVI в. Вытные книги, хлебные оброчники и переписные книги Вотчин Кирилло-Белозерского монастыря 1559- 1601 гг. / Сост. А. X. Горфункель и 3. В. Дмитриева. Вып. I-III. М.; Л., 1983; Вотчинная дозорная книга ("обежная") старца Капитона на владения Соловецкого монастыря в Турчасовском стане Каргопольского уезда (Публикация Ю. С. Васильева) // Земледельческое производство и сельскохозяйственный опыт на Европейском Севере (Дооктябрьский период). Межвуз. сб. науч. тр. Вологда, 1985. С. 136-158; Хозяйственные книги Чудова монастыря 1585/86 г. / Подготовка текста С. Н. Богатырева. М., 1996; Дмитриева 3. В. Хозяйственные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII вв. (Книги вытные и описные). Докт. дисс. СПб., 2000.
      3 Описи Саввина Сторожевского монастыря XVII в. / Сост. С. Н. Кистерев и Л. А. Тимошина. М., 1994; 1660 г. - Отписная книга Троицкого Усть-Шехонского монастыря отписчика сына боярского Вологодского архиерейского дома Федора Блинова игумену Иоанну. (Подготовлена к печати Ю. С. Васильевым) // Белозерье: Историко-литературный альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 93-104; 1661 г., мая 31. - Отписная книга Воскресенского Горицкого девичьего монастыря отписчиков Кириллова монастыря черного попа Матвея и старца Герасима Новгородца игуменье Марфе Товарищевых (Подготовка к публикации Ю. С. Васильева) // Кириллов: Историко-краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 261-287; Отписная книга Введенского Кирнильева Комельского монастыря 1657 г. (публ. Ю. С. Васильева) // Городок на Московской дороге. Историко-краеведческий сборник. Вологда, 1994. С. 130-169; Опись строений и имущества Кирилло-Белозерского монастыря 1601 г. Комментированное издание / Сост. 3. В. Дмитриева и М. Н. Шаромазов. СПб., 1998; Опись строений и имущества Кирилло-Новоезерского монастыря 1657 г. (публ. Т. В. Сазоновой) // Белозерье: Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 139-165.
      4 АСЭИ. Т. III. М., 1964. № 268; ОР РГБ. АТСЛ. Кн. 518. Л. 438- 440; ОР РНБ. Погод. 1907. Л. 19 об.
      5 Греков Б. Д. Отчет об осмотре архива Соловецкого монастыря // Летопись занятий Археографической комиссии за 1923-1925 гг. Вып. 33. Л., 1926. С. 82-85.
      6 Успенский Н. П. О больших строителях Кирилло-Белозерского монастыря // ЧОИДР. 1897. Кн. 1. С. 1-58.
      7 Хозяйственные книги Чудова монастыря... С. 13-14.
      8 Колычева Е. И. Денежный бюджет монастырей по приходо-расходным книгам XVI в. // Материалы XV-й сессии Симпозиума по проблемам аграрной истории СССР. Вып. 1. Вологда, 1976. С. 45-61.
      9 Хозяйственные книги Чудова монастыря. С. 14-15.
      10 Черкасова М. С. К изучению финансового статуса русских монастырей в XVI-XVII веках (по актовому материалу) // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 1998. С. 67.
      11 Черкасова М. С. Аграрные технологии в вотчине Троице-Сергиева монастыря в первой половине XVII в.: земля и люди // Аграрные технологии в России IX-XX вв. Материалы XXV сессии Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Арзамас, 1999. С. 91; Дмитриева 3. В. Хозяйственные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII вв. (Книги вытные и описные). Автореф. докт. дисс. СПб., 2000. С. 8.
      12 Каштанов С. М., Назаров В. Д., Флоря Б. Н. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI в. Ч. III // АЕ за 1966 г. М., 1968. С. 191-252 (№ 1-519).
      13 Амосов А. А. О методике исследования описей монастырских архивов // Социально-политическая история СССР. Сб. ст. аспирантов и соискателей. Ч. 2. М., 1974. С. 69-90; Амосов А. А. Архивная опись как источник информации об утраченных актах // Советские архивы. 1975. № 1. С. 61-65; Амосов А. А. Архивы двинских монастырей. Автореф. канд. дисс. М., 1975; Тутова Т. Л. Из истории архива Соловецкого монастыря //АЕ за 1983 г. М., 1985. С. 58-67.
      14 См., напр.: Русский дипломатарий. Вып. III. М., 1998. С. 159-217. (Maтериалы к каталогу актов Русского государства).
      15 Алексеев Ю. Г. У кормила Российского государства. Очерк развития аппарата управления в XIV-XV вв. СПб., 1998.
      16 Шмидт С. О. О дьячестве в России середины XVI в. // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. Сб. статей к 70-летию академика М. Н. Тихомирова. М., 1963. С. 181-190; Иероним Граля. Иван Михайлов Висковатый. Карьера государственного деятеля в России XVI в. М., 1994; Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987; Павлов А. П. Приказы и приказная бюрократия (1584-1605 гг.) // Исторические записки. Т. 116. М., 1988. С. 187-227; Васюнова Е. О. Деятельность дьяков в Новгороде по управлению городом в XVI в. // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Новгород, 1993. С. 46-48; Мельник А. Г. К истории комплекса художественных памятников, поступивших в Ростовский музей из церкви села Гуменца // История и культура Ростовской земли. 1996. Ростов, 1997. С. 55-66.
      17 Каштанов С. М. Современные проблемы европейской дипломатики // АЕ за 1981 г. М., 1982. С. 41; Каштанов С. М. Русская дипломатика. М., 1988. С. 26-27.
      18 АСЭИ. Т. I. М., 1952. № 1-660 (и 4 номера литерных); Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. М., 1970. Разд. V. № 1-40; АСЭИ. Т. II. М., 1958. № 1-315 (и 4 номера литерных); Грамоты XIV-XV вв. из архива Кирилло-Белозерского монастыря (Публ. Кобрина В. Б.) // АЕ за 1968 г. М., 1969. № 1-5. С. 406-410; АСЭИ. Т. III. № 463-476.
      19 АСЭИ. Т. I. № 407, 467.
      20 Там же. Т. II. № 29, 33, 47, 51, 57, 63, 68, 71, 82, 84, 85, 87, 100, 104, 119.
      21 Там же. № 11, 13-20, 28, 60, 61, 64, 143, 181, 238, 246, 263, 268.
      22 Там же. № 8, 25, 26, 32, 33, 36, 41; Вздорнов Г. И. Искусство книги в Древней Руси. Рукописная книга Северо-Восточной Руси XII - начала XV в. М., 1980. С. 128, 551.
      23 Розов H. H. Определение подлинности документа современными техническими средствами // История СССР. 1965. № 2. С. 162-163; АСЭИ. Т. И. № 314.
      24 АСЭИ. Т. II. Полууставные грамоты: № 54, 84, 119, 152, 178, 268.
      25 Там же. Т. I. № 229 (подлинник с остатками печати датирован И. А. Голубцовым 1440-ми гг.); Лурье Я. С. Ефросин - составитель сборников и Ефросин - игумен и писец // ТОДРЛ. Т. 41. Л., 1988. С. 347-356; Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1. А-К. Л., 1988. С. 227- 228.
      26 АСЭИ. Т. II. № 23, 52, 62, 72, 73, 83, 86, 116, 151, 226.
      27 Там же. Т. I. № 238, 255, 256, 390.
      28 Там же. № 21, 391, 427. Сопоставление троицких дьяков и писцов со списком книгописцев XV в. обнаруживает еще меньшее число совпадений, чем в случае с Кирилловым монастырем (см.: Вздорное Г. И. Книгописание и художественное оформление рукописей в московских и подмосковных монастырях до конца первой трети XV в. // ТОДРЛ. Вып. XXII. М.; Л., 1966. С. 119- 143; Дмитриева Р. П. Светская литература в составе монастырских библиотек (Кирилло-Белозерского, Волоколамского монастырей и Троице-Сергиевой лавры) // ТОДРЛ. Вып. XXIII. Л., 1968. С. 143-170; Вздорное Г. И. Искусство книги... С. 84, 549-551).
      29 АСЭИ. Т. 1. № 86, 88, 89, 306; Акты Русского государства. 1505- 1526. М., 1975. № 152, 182, 294; Дьяконов М. А. Акты, относящиеся к истории тяглого населения России XVI-XVII вв. Вып. 1. Юрьев, 1895. № 4; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. Л. 800 об.; РГАДА. Ф. 281. ГКЭ по Переславлю. № 8884, 8935; по Ростову № 10571; ОР РГБ. Ф. 303 (Архив Троице-Сергиевой лавры). № 283, 304; Кн. 518. Л. 538 об.; Jonneau Pierre. La Maison de la Sainte-Trinite, un grand monastere russe du moyen-age tardife (1345-1533). Paris, 1993. P. 370-372.
      30 Белозерье: Историко-литературный альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 103; Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда. 1994. С. 281.
      31 РГАДА. ГКЭ по Ростову. № 10551, 10552; Ф. 1209 (Поместный приказ). Кн. 20, 254 (Муртаза Чуфаров - один из составителей троицких межевых книг 1557-1559 гг.); АТСЛ. Кн. 521. Л. 64 об. - 66.
      32 Арсений, иеромонах. Летопись наместников, келарей, казначеев, ризничих, экономов и библиотекарей Свято-Троицкие Сергиевы Лавры. СПб , 1868. С. 54; РГАДА. Ф. 1209. Кн. 258. Л. 220а; ГКЭ по Верее. Кн. 2369. Л. 6-6 об.; АТСЛ. Кн. 658. Л. 64; Кн. 681. Л. 8; Вклад, кн. С. 141.
      33 Русская историческая библиотека. СПб., 1874. № 30, 32.
      34 Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России / Составил Федотов-Чеховский А. А. Т. 1. Киев, 1860. № 90.
      35 Соборное Уложение 1649 г. / Рук. авт. колл. А. Г. Maньков. Л., 1987. С. 35, 38.
      36 Там же. С.38.
      37 ОР РГБ АТСЛ. Кн. 577. Л. 5 об., 15 об., 25 об., 36 об.; Кн. 578. Л. 31 об., 44 об., 60, 68 об., 79, 101.
      38 Там же. Кн. 658. Л. 23; ГКЭ по Дмитрову. Кн. 3875. Л. 117 об.
      39 РГАДА. Ф. 1204 (Троице-Сергиева лавра). Оп. 1. Ч. XV. Кн. 25466. Л. 39-54 (писцовая книга по Московскому у. 1684/85 г.).
      40 ОР РГБ АТСЛ. Кн. 580. Л. 96.; Кн. 582. Л. 19, 207; Кн. 583. Л. 227 об.; Кн. 594. Л. 77 об.; РГАДА. Ф- 237 (Монастырский приказ). Оп. 1. Кн. 40. Л. 98; Ф. 280 (Коллегия Экономии). Оп. 3. Кн. 622. Ч. 1. Л. 278 об.
      41 3лотников М. Ф. Подьячие Ивановской площади. К истории нотариата Московской Руси // Историческое обозрение. Т. XXI. Сб. ст., посвящ. А. С. Лаппо-Данилевскому. Пг., 1916. С. 85-86.
      42 Там же. С. 89-90; Описание документов XVI-XVII вв. в копийных книгах Кирилло-Белозерского монастыря, хранящихся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки. СПб., 1994. С. 335. № 1964.
      43 Дебольский H. H. Из актов и грамот Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 1900. С. 82; Описание документов... С. 67. № 371.
      44 РГАДА. ГКЭ по Твери. № 12 536, 12 545 (грамоты 1573 и 1575/76 г.); по Нижнему Новгороду № 8043; Ф. 248 (Сенат). Кн. 809. Л. 347 об.; Ф. 1204. Оп. 1. № 23 904 д.
      45 Соболева Н. А. О становлении восковой печати в Северо-Восточной Руси // Древнейшие государства на территороии СССР. Материалы и исследования. 1987. М., 1989. С. 128-137.
      46 Порфиридов Н. Г. Печати городских концов Великого Новгорода // ВИД. Вып. IV. Л., 1972. С. 146-151; Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. Т. 1. М., 1970. С. 138-141; Порфиридов Н. Г. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород, 1977. С. 22-39, 136-149; Кукушкин И. П., Кукушкина Е. Н. Печать Феодосия Каменского // Вологда: Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1997. С. 631-633.
      47 Розов H. H. Указ. соч. С. 232-233; СеменченкоГ. В. Завещания церковных иерархов как исторический источник // Источниковедение отечественной истории. Сб. ст. 1984. М., 1986. С. 154; Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские / Изд. подг. Г. М. Прохоровым, Е. Г. Водолазовым и Е. Э. Шевченко. СПб., 1994. С. 41 и коммент. на с. 314.
      48 АСЭИ. Т. II. № 54 (данная грамота была написана чернецом Иринар-хом).
      49 Там же. № 84.
      50 Там же. № 181 и коммент. на с.115.
      51 Там же. № 281 и коммент. на с.189.
      52 Там же. J№ 327.
      53 Там же. № 268; КаменцеваЕ. И., УстюговН. В. Русская сфрагистика и геральдика. М., 1974. С. 105-106.
      54 АСЭИ. Т. I. № 472; Вздорное Г. И. Искусство книги... С. 128. Печать Мартиниана представляла собой "крест перемонатеин".
      55 АСЭИ. Т. II. № 144, 187, 2078, 231.
      56 Успенский Н. П. О больших строителях... С. 43, 47; Дмитриев а З. В. Хозяйственные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI- XVII вв. (Книги вытные и описные). Докт. дисс. СПб., 2000. Приложение 4. С. 505 (текст грамоты царя Алексея Михайловича от 15 октября 1667 г. приведен З. В. Дмитриевой по списку XVII в. из копийной книги Кирилло-Белозерского монастыря (Собр. СПб. ДА А1/18. Л. 117-118)).
      57 АСЭИ. Т. I. № 33, 554; АФЗХ. Ч. 1. № 206; Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника. Акты X-XVI вв. М., 1996. С. 143-145. № 5.
      58 Там же. № 457 и коммент. на с. 345. Духовную М. Копниной писал троицкий дьяк и слуга Гридя Подгубок.
      59 АТСЛ. Кн. 518. Л. 538 об.
      60 АЮБ. Т. 3. СПб., 1884. № 274. Список 1580-х гг. см.: ОР РНБ. Ф. 588 (Погодинское собр.). Кн. 1564. Л. 106 об.-110. Список впервые был выявлен Б. М. Клоссом и отнесен по принадлежности к Троицкой копийной кн. 519 (Клосс Б. М. Заметки по истории Троице-Сергиевой лавры // Труды по истории Троице-Сергиевой лавры. М., 1998. С. 9-10).
      61 АСЭИ. Т. I. № 75 (предположительно), 306, 375, 407, 410, 437, 559, 597.
      62 Там же. № 437, 551.
      63 АТСЛ. № 980 (духовная И. И. Пушкина 1598 г.); Кн. 639. Л. 39 (1657 г.); ОР РНБ. Ф. 532 (Основное собрание актов и грамот). Оп. 2. № 263.
      64 АТСЛ. Кн. 571. Л. 301 об.; Кн. 637. Л. 273, 282 об., 421 об.-423; Кн. 527. Л. 141, 147, 148; Каштанов С. М. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI в. Ч. 2 // АЕ за 1960 г. М., 1962. № 881; РГАДА. Ф. ГКЭ по Дмитрову. № 3817 (XII. II. № 883); по Галичу № 3420-ААЭ. Т. 1. № 242 (XII. II. № 885); Журнал 103-го заседания Тверской ученой архивной комиссии (23 августа 1907 г.). Тверь, 1907. С. 68-69; ОР РГБ. Ф. 57 (Волынские). Карт. 11. № 10; Вклад, кн. Л. 198 об.; Писцовые книги Московского государства XVI в. Отд. 1. СПб., 1872. С. 65; Сборник ГКЭ. Т. 2. Л., 1929. № 144 и мн. др.; Каштанов С. М. О подлинности и достоверности актовых источников //О подлинности и достоверности исторического источника Сб. ст. Казань, 1991. С. 26.
      65 РГАДА. ГКЭ по Ростову. № 10571. Воспроизведена в кн.: Черкассва М. С. Землевладение Троице-Сергиева монастыря в XV-XVI вв M 1996 С. 38.
      66 Памятники социально-экономической истории Московского государства XIV-XVII вв. М., 1929. С. 185.
      67 АСЭИ. Т. II. № 144.
      68 Там же. Т. I. № 235, 370, 543 (старец Феогност делит в 1480-е гг. между сыновьями дмитровскую вотчину); Т. III. № 230; АРГ № 25 69АТСЛ. Кн. 604. Л. 141.
      70 РГАДА. ГКЭ по Юрьеву № 14563 (грамоту писал киржачский дьячок П. Л. Семенов).
      71 Лев Владимирович Черепнин (1905-1977) /Вступит ст. В. Д. Назарова (Материалы к библиографии ученых СССР. Серия "История". Вып 14) М., 1983. С. 15-17.
      72 Каштанов С. М. Русская дипломатика...; Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника. М., 1996; Каштанов С. М. Актовая археография. М., 1998.