БЕЛОЗЕРСКИЙ РОД ГНЕВАШЕВЫХ-СТОГИНИНЫХ В XV-XVI ВЕКАХ
Гневашев Д.Е.
БЕЛОЗЕРСКИЙ РОД ГНЕВАШЕВЫХ-СТОГИНИНЫХ В XV-XVI ВЕКАХ
БЕЛОЗЕРСКИЙ РОД ГНЕВАШЕВЫХ-СТОГИНИНЫХ В XV-XVI ВЕКАХ
Первоначальная история рода Гневашевых-Стогининых тесно связана с древним Белоозером и его уездом. Именно здесь сосредоточились основные массивы родовых вотчинных и поместных земель и протекала служебная и иная деятельность представителей рода. Впрочем, относительная известность рода прослеживается по документам и в соседнем Пошехонье. Данный род органично вписался в структуры государственного и местного управления, заняв свое место в рядах белозерской "служилости".
По данным Л. М. Савелова, первое упоминание фамилии Гневашевых относится к 1533 году1. Это требует некоторого уточнения. Род Гневашевых приобрел и исторически усвоил фамилию, образованную от древнерусского некалендарного мужского имени Гневаш2. По обычаям тех времен человек мог пользоваться и быть признаваем в обществе под двумя и более именами, причем каждое из них имело свою функциональную социальную нагрузку. Так, языческое имя-прозвище Гневаш закрепилось за Михаилом Микулиным, сыном Стогинина, жившим в XV - первой половине XVI века. Именно от Михаила Гневаша следует считать начало дворянского рода Гневашевых, потомков которого мы обнаружим и в XIX столетии.
Становление и публичное закрепление фамилии за представителями этого рода происходило на протяжении жизни как минимум двух поколений (детей и внуков Михаила Гневаша). Нередко можно наблюдать в источниках XVI века, как одного и того же человека именуют (или он сам себя именует) Гневашевым, подразумевая под этим то отчество, то слабо укоренившуюся фамилию.
Корнями род Гневашевых уходит в далекий XV век. Ко времени княжения удельного белозерского князя Михаила Андреевича относится первое упоминание о родоначальнике рода Иване Щеке3. Этот Иван Щека (или Щока) родился в конце XIV - начале XV века. О его службе ничего не известно, однако сведения жалованной грамоты князя Михаила ("дал Щока деревню в монастырь по своей души в моей вотчине в Угле Новоселская"4) позволяют считать Щеку слугой князя. Скорее всего, он был служилым холопом, возможно боевым, за что и получил выслуженную вотчину. Вполне вероятно, что службу Щека начал еще при отце князя Михаила, Андрее Дмитриевиче. К концу XV века относится еще одно свидетельство о предке Гневашевых. В 1493 году холоп Михаила Гневаша Елисейка Щербина утверждал на суде, что "...те, господине, пустоши вотчина государя моего Гневашева да брата его Губина; а дал им, господине, те пустоши дед их Иван Щека"5. Скончался Щека, видимо, между 1448 и 1451 годами, так как 26 июня 1451 года князь Михаил Андреевич отарханил данную Щекой кирилловскому игумену Касьяну (1448-1469 гг.) деревню "по своей души". После себя Щека оставил единственного известного нам сына Микулу.
О Микуле мы тоже знаем немного. В 1460-е-1470-е годы князь Михаил Андреевич приказывал: "...поселскому моему Микуле Стогинину, на Ирдьму... чтобы ecu на всякий год давал к Пречистой ... по четыре бочки пшеницы да по шти бочек ржы"6. Волость Ирдма (Ирма) была дворцовой, а посельский управлял частью княжеского домена, занимаясь вопросами агротехнического и финансового порядка. Владея собственными вотчинами, немалую часть дохода Микула, надо полагать, получал также и с волостных крестьянских общин.
Возможно, у Ивана Щеки был еще один сын - Алексей. В документах замечен некий Олексей Щокин, служивший дьяком и подписавший судный список в 1503 году. Личность этого дьяка вызывает споры у отечественных историков7. С большой оговоркой мы все же внесли его в родословную роспись.
Микула Стогинин оставил двух сыновей: Михаила Гневаша и Михаила Губу, положивших начало двум новым родам: Гневашевых и Губиных. Жизненный путь младшего брата - Михаила Губы - можно проследить в течение 14 лет (1493-1507 гг.)8, хотя крайние даты его жизни, к сожалению, не известны. В период с 1495 по 1511 год состоялся обмен землями между Губой и властями Череповецкого Воскресенского монастыря. Губа променял "отца его Микулину куплю" - деревню Милятинскую (нынешняя Малата) - и три пожни "на Шохсне" в Любецком наволоке, которые "изстарины" тянули к церковной земле Ильинской, на монастырскую деревню Ирдоматку, находившуюся "промеж" принадлежащих ему деревень Полинской (Полневской) и Куриловской9. А. И. Копанев справедливо заметил, что обмен для обеих сторон был выгоден, так как разрозненные земли вотчинников сливались10. В 1507 году по грамоте великого князя "суд судил Михаила Губа Микулин сын Стогинина"11.
Сын Губы - Иван Михайлович Губин - служил белозерским городовым приказчиком в 1533 году, через шесть лет он был послухом при закладе земли своими двоюродными братьями Гневашевыми12. Странно, что только в 1585 году сведения об Иване вновь появляются в документах. Белозерская езовая книга отмечает за ним поместье. Сомнения (тот ли это Иван Михайлович?) снимаются, так как его поместное сельцо находилось в межах с поместьями Третьяка Михайловича Гневашева и Степана Васильевича Стогинина (видимо, они верстались поместьями из бывшей родовой вотчины)13. В 1589 году вновь упоминается Иван Михайлов сын Губин, казачий голова, местничавшийся с князем Петром Ивановичем Горчаковым14. Несколько настораживает подобное долголетие. Если допустить, что Иван Губин исправлял должность городового приказчика в 1533 году в возрасте 25-30 лет, то в 1585 году ему было уже около 80 лет, а к моменту местнического спора еще больше. Встает вопрос: как сын боярский Губин мог владеть поместьем в таких преклонных летах, когда поместье давалось лишь за службу и на условиях службы? Но других Иванов Губиных в Белозерье в XVI веке не выявлено. Кстати, даже в конце XVI века И. М. Губина писали под фамилией Стогинин15.
В источниках дважды упоминается (между 1495 и 1511 годами) Василий Алексеев сын Стогинина. В это время он вместе со своим двоюродным (?) братом Губой был послухом и поручителем по слуге князя Ивана Семеновича (Андомского?) Окуле Жуке, а также послушествовал при земельной мене Губы с Воскресенским архимандритом16. Выше уже упоминался Степан Васильевич Стогинин, скорее всего сын Василия Алексеевича, в 1585 году владевший бе-лозерскими поместьями совместно с Третьяком Михайловичем Гневашевым и Иваном Михайловичем Губиным Стогиниными. Так, дробление древней родовой земли в трех поколениях указывает на близкое родство представителей ветвей Гневашевых, Губиных и Стогининых.
В источнике 1568 года упоминается Тарасий Никитин сын Стогинина, также бывший послухом при данной князя А. А. Кемского17. Его местонахождение в родословной росписи остается невыясненным.
Вернемся, однако, к родоначальнику Гневашевых. Первое достоверное известие о Михаиле Гневаше относится к марту 1493 года. Служебный и жизненный путь его проясняется на основании десятка актов, в основном официального происхождения. От него же дошел наиболее ранний семейный частновладельческий акт - купчая на земли "в Вашпане" 1500/01 года18. "При должности" Михаил Гневаш появляется в документальных памятниках в марте 1501 года. Тогда Гневашу и Гриде Сапогу Иванову сыну Раманову великий князь указывал: "...да того бы естя обыскали, чие то земли, да о чем ся сопрут, и вы бы их судили"19. Через год, в апреле и августе 1502 года, опять в качестве великокняжеского судьи Гневаш разбирал земельный спор Ферапонтова монастыря и черных крестьян о захваченном последними монастырском сусельском (расположенном по берегу реки Суслы) лесе20. В обоих случаях Гневаш присудил спорный лес обители. Спустя два года крестьяне, не удовлетворенные прежним решением, возобновили разбирательство. В 1504 году они жаловались новому судье Василию Григорьевичу Наумову: "Жалоба нам, господине, ... Батман21 нас ... волочит и продает с Михаилом з Гневашем". В словах крестьян - злость и обида. Если не прямой сговор, то некоторое "подыгрывание" Гневаша в пользу монастыря очевидно. Батман "поднял" судью Гневаша на крестьян. Тот приступил к делу, но беспричинно дважды откладывал слушание: от великого мясного заговенья до Петрова дня и снова до мясного заговенья. В итоге, "проволочив" крестьян и не решив дела, Гневаш передал его в вышестоящую инстанцию - князю Василию Ивановичу Голенину, который и оправдал крестьян. Но далее было совершенное самоуправство со стороны Гневаша, не давшего выигравшим спор крестьянам правой грамоты, тем самым проигнорировав решение Голенина. Более того, говорят истцы, Гневаш "выложыл на Белеозере безсудную грамоту... да нас потому продал. А взял на нас Батман четыре рубли, да сто четвертей ржы; а собе Гневаш на нас взял полтретья [2,5. - Д. Г.] рубля, да езду полтретья же рубля, да на Батмана взял одиннатцать рублев на волокиту на три годы"22. Присуд Гневаша в пять рублей был довольно большим. Так, например, одну сгоревшую в 1503 году деревню оценили всего в девять рублей23. Такое поведение судьи трудно поддается объяснению, но по всему видно, что Гневаш чувствовал относительную независимость в своих должностных решениях. В 1503-1505 годах Гневаш часто в роли судьи или товарища судьи участвовал в судебных мероприятиях24. Последнее упоминание о нем в качестве судьи относится к 1511 году25.
Михаил Гневаш - первый в роду, у которого известна дата смерти: "И того же году [1525/26. - Д. Г.] преставись Михаила Гневаш и положен бысть в манастыре в Кирилове"26. Погребение в монастыре (в данном случае в самой влиятельной обители Севера) было уделом немногих, свидетельствовало о знатности человека, его заслугах перед церковью и монастырем, было желанным концом земного пути любого православного.
Михаил Микулич был довольно многодетен, у него родилось по меньшей мере семь сыновей. Их старшинство нам неизвестно, поэтому перечислим их в порядке появления сведений о них в документах. Федор Михайлович известен по одной отводной грамоте, датированной 1525-1532 годами27. Л. М. Савелов ошибается, когда говорит, что он был в 1551 году послухом28. В 1533 году двоюродные братья Федор Гневашев и Иван Губин были белозерскими городовыми приказчиками. А в следующем году первый выступал, как и некогда отец, судьей, разбиравшим давний спор о сусельском лесе. Сквозь текст документа просвечивают черты личности Федора, некоторая ироничность его натуры даже в условиях нервозного судебного разбирательства, когда он спрашивал ответчика: "Сказывал ecu мне, что межи знаешь, а ныне по межам о чем не идешь? Болен ли ecu, или не видишь, или кто тя скупил?"29. В целом можно согласиться с датировкой исправления Федором должности судьи, данной H. E. Носовым, - 1530-1534 годы30. О своем браке и наличии нескольких детей Федор говорит в своей данной: "Се яз, Федор Гневашев сын Стогинина, с своею женою и детлш..."31. Имен его супруги и потомков в немногочисленных источниках не содержится. Однако выяснилось, что Федор Гневашев был записан в синодик Кириллова монастыря в роду Плушковых32. С 1543 года известия о нем пропадают и снова появляются лишь в 1585 году. В документах он назван помещиком Белозерского уезда33. Ситуация с хронологией идентична той, которая уже была обозначена в отношении Ивана Михайловича Губина. Федор тоже оказался "подозрительным" долгожителем.
О Юрии Михайловиче узнаем из закладной кабалы декабря 1539 года. В течение десятилетия он вместе с братьями активно участвует в ряде земельных сделок. Последнее упоминание о нем в источниках относится к маю 1547 года, впрочем, Л. М. Савелов обнаружил еще более поздние сведения, относящиеся к 1551 году34. После себя Юрий оставил двух сыновей: Тимофея и Гордея. Они лишь раз отражаются в скупом известии грамоты, выступая совладельцами вотчины со своим дядей Яковом35. Дальнейшая судьба Юрия и его детей неизвестна. В том же синодике в роду Плушковых поминается некто Георгий Гневашев, которого мы отождествляем с Юрием, помня о тождестве этих имен.
Третьяк Михайлович по письменным свидетельствам предстает колоритной фигурой. Первое упоминание о нем относится к 1539 году, когда он был послухом при закладе своими братьями земли36, последнее - к 1585 году, в документе он назван белозерским помещиком37. Интересные сведения о его личности и общественном положении доносит судное дело 1541 года38. Спор разгорелся из-за того, что "Третьяк, - жалуется судье истец старец Марко, - отимает у нас монастырь великого князя богомолью, а называет вотчиною, а нас, господине, нудит, а велит собя в охтенье поминать и во многолетье; ...да что есмя розпахивали около монастыря своею мозолью пашенку, и тот Третьяк у нас пашенку отнимает, сее осени перележши за межу". Обвиненный судом Третьяк в судебном азарте "бил челом на Москве" великому князю, который его пожаловал и оправдал, а новые судьи выдали правую грамоту и "велели ... на старцех и на первых судьях взяты ржы и овса тысячу четвертей". Но тяжба возобновилась. Истцы заявили, что свидетелей "поставить немочно, потому что Третьяк силной и людей у него накупных много; ...и не ведаем, почему на нас тот хлеб Третьяк вымучил силно; ...а на опришенных людей слатца не на кого, потому что Третьяк человек силной: иных людей угрозил, а иных скупил". Хотя этот источник весьма тенденциозный, он все же высвечивает более-менее правдоподобные черты натуры и социальный вес Третьяка. Возможности этого человека были достаточно велики: не каждый землевладелец имел средства и честь судиться в высших инстанциях. Из грамоты 1541 года мы узнаем, что Третьяк Михайлович "не стал к суду", потому что "едет к Москве с великого князя ямскими денгами, что брал сего лета". Из речей холопов Третьяка определяется и круг его должностных обязанностей: "Третьяк, господине, государь наш, на Белеозере прикащик городовой ... велено ему те грамоты [великого князя. - ; Д. Г.] по князем и по детем боярским часа сего розослати"39. Но оказалось, что Третьяк "с ямскими денгами сего лета на Москве не бывал". В сентябре 1546 года Иван Грозный указывал ему досмотреть и обыскать все те же спорные земли Ферапонтова монастыря и крестьян Волочка Словенского40. Такого рода поручение могло быть адресовано, скорее всего, городовому приказчику, обязанности которого Третьяк выполнял, очевидно, между 1541 и 1546 годами.
Еще раз имя Третьяка встречается в 1564 году в качестве послуха в закладной кабале (совместно с послухами князьями Г. И., М. П., И. Ю. Ухтомскими, Ф. И. Дябринским и Е. А. Малахеевым), по которой князья П. А., Ф. П. и И. П. Ухтомские заняли 290 рублей серебром у келаря Кириллова монастыря41. О детях Третьяка ничего неизвестно.
Рахман Михайлович упоминается лишь раз раз в 1539 го\345сте с братьями Юрием и Яковом42.
Имя Якова Михайловича чаще других братьев встречается в документах XVI века. В 1549/50 году покупатель вотчины Василий Дьяконов писал: "Доложа дворскаго Белоозерьскаго Якова Михайлова сына Гневашева ... купил семи собе ... пожни"43. Вообще термин "дворский" относится к временам удельной Руси. Дворские управляли княжеским хозяйством, ведали фиском и судом. В купчей грамоте, видимо, неадекватное употребление архаического термина "дворский" подразумевает все того же городового приказчика. Но что странно - Яков подписал грамоту, используя то же обозначение
("Дворской Яков руку приложил"). Не обошла его и традиционная уже роль послуха в рядной 1551 года князей Кемских (вместе с братом Третьяком)44. Служба Якова пришлась как раз на время "опричной грозы", когда Белоозеро стало одним из центров социально-политической борьбы. О его службе в это время будет сказано отдельно. Яков Михайлович, занимая один из ключевых постов в общеуездном управлении, был тесно связан с местной и московской элитой. Так, в 1568 году влиятельный московский дьяк (и одновременно удачливый земельный спекулянт, умело торговавший вотчинами опальных землевладельцев Белозерского уезда) Мясоед Вислый завещал в своей духовной: "...да Якову Гневашову дати образ пречистые Богородицы серебром обложен, да охабень нов зуфь лазорева пугвицы кралки, да шубу белью хребтовую, да шолом, да пансыр"45. Вероятно, Мясоед и Яков были свойственниками. Предполагаем также, что Яков мог разделить незавидную судьбу Мясоеда, который попал в опалу у Грозного и был казнен. В синодике Спасо-Прилуцкого монастыря начала XVII века в роду Гневашевых есть упоминания трех Яковов, два из них написаны с пометой "оуб", то есть "убит", за которой может скрываться различный смысл (убийство, смерть на войне, казнь). Последнее известие о Якове Михайловиче относится к 1571 году46. В том же году Иван Яковлевич Гневашев поручился 35 рублями в Москве среди прочих дворян по князе Иване Федоровиче Мстиславском47. Точных данных нет, но хронология позволяет считать его сыном Якова Михайловича.
Маленка Михайлович, судя по имени, был младшим сыном Гневаша. В источниках он называется также Малечкой и Малелком. Сведения о его биографии довольно скудны. В 1558/59 году он был послухом при сделке ценою в 600 рублей властей Кириллова монастыря с князем Петром Александровичем Ухтомским. Коллектив послухов, среди которых выступает Маленка Михайлович, довольно высокороден. Среди них большой дьяк Константин Фуников сын Курцов, князь Михаил Федорович Львов, царский дьяк Мясоед Вислый, дети боярские вологодского архиерея Дмитрий Константинович Болтин и Дмитрий Яковлевич Беляев48.
Особняком в источниках стоит некий Ефрем Гневашев. Мы считаем его сыном Михаила Гневаша, так как Гневашев - скорее всего отчество. Он известен из двух кирилловских вкладных и кормовых книг49. Запись книги ("По Ефреме по Гневашеве дал десять рублев. Написали его в лист на десять лет, а в вечной [синодик. - Д. Г.] без выгладки") в перечне вкладов стоит между 1553 и 1557 годами, следовательно, и дата смерти Ефрема приходится на этот временной промежуток. Ефрем также записан в синодике вместе-с Федором, Яковом, Георгием (Юрием) Гневашевыми в роду Плушковых. Велика вероятность того, что Ефрем является родным братом названных лиц. В одной межевой памяти перечисляется его потомство: Григорий, Андрей, Федор и Иван Ефремовичи Гневашевы (видимо, по старшинству)50. Они же упоминаются в 1578 году51. На этом сведения о белозерском клане Гневашевых исчерпываются.
Как видно, XV век оставил небогатые сведения о служебном статусе рода. Другая информационная ситуация - в следующем столетии. Братья Михаил Губа и Михаил Гневаш Стогинины активно проявили себя на великокняжеской службе, на судейском поприще. Вернее всего, их служба началась сразу после учреждения Судебника 1497 года. Судейская должность в иерархии уездных служилых чинов была престижной, ответственной, приносящей стабильный высокий доход. Нет сомнений насчет грамотности братьев, она же могла служить источником судебных махинаций. Явные указания по этому поводу имеются.
С исчезновением удела и образованием Белозерского уезда в соответствии с Белозерской уставной грамотой 1488 года там появляется великокняжеская администрация. Послужив удельному князю, Стогинины усилили свои позиции с конца века в общеуездном управлении, сосредоточив в своих руках контрольные, фискальные, судебные полномочия. Это позволило укрепить материальное благополучие рода в целом и отдельных его представителей в частности. Семейственность и, так сказать, "наследственность" службы, нередко граничившие с прямым произволом, выдвинули род Гневашевых-Стогининых в число самых влиятельных на Белоозере. Нами не замечено столь долгого "владычества" над уездом других фамилий края.
Из вышесказанного явствует, что Стогинины, Гневашевы, Губины в конце XV - первой половине XVI века представляли дробящийся, но все же не утрачивающий общую историческую память и клановость род. Особенно возвысилась ветвь Гневашевых. Многочисленные упоминания Гневашевых в качестве послухов подтверждают эту мысль. Послухами, свидетельствовавшими рукоприкладством подлинность заключаемой сделки, становились лишь известные, уважаемые в своей округе, богатые люди, так как в случае юридических осложнений они отвечали в суде репутацией и состоянием. В этом смысле бросается в глаза близость Гневашевых к белозерским княжеским корпорациям Кемских, Ухтомских, Дябринских, Шелешпанских, нередко приглашавших кого-либо из Гневашевых поставить свою подпись под документом.
К сожалению, нет данных о горизонтальных связях белозерских родов и Гневашевых. Вне поля зрения остается и женская половина рода. Очень вероятно родство с Плушковыми, точнее Плюсковыми. Этот род хорошо известен на Белоозере. Третьяк и Яков Михайловичи в 1551 году вместе с Иваном Петровичем и Мансуром Елизаровичем Плюсковыми были послухами при вотчинном разделе князей Кемских52. Не вызывает больших сомнений тесная связь (даже свойство) с дьяком Мясоедом Семеновичем Вислым.
В годы опричнины Белоозеро в числе прочих городов попало в политические планы власти. В истории города много вех, рисующих напряженное, подчас кровавое, жесткое противостояние социальных сил. Не минула его участь вхождения в опричный удел "князя Иванца Московского" с последовавшими "переборами людишек", земельными конфискациями, казнями, выселениями.
Главной действующей фигурой рода в опричные годы являлся Яков Михайлович, занимавший с 1566 года пост белозерского губного старосты. В соответствии с губной реформой правовая оценка и суд по уголовным преступлениям были переданы губным избам, которые возглавлялись выборными из дворян губными старостами. Чаще всего старостами становились уже непригодные к активной строевой службе немолодые дворяне. К середине 1560-х годов Яков был в довольно зрелом возрасте. В течение 1566-1568 годов служба Якова сравнительно подробно освещена в источиках53.
Яков в силу своих полномочий выполнял один из знаменитых указов Ивана Грозного, который имел свою предысторию. В 1568 году опричной властью было инспирировано следственное дело о готовившемся государственном перевороте, главой которого якобы был виднейший боярин конюший Иван Петрович Федоров-Челяднин. В итоге 11 сентября 1568 года он был казнен, а уже 20 ноября по челобитью игумена Кирилла царь указал Якову отделить данную боярином половину вотчины (село Воскресенское "з деревнями") в монастырь, а другую половину и все движимое имущество отписать на государя54. Процедура отписки земель хоть и была знакомой Якову, но, наверное, представлялась трудной и "щекотливой". Огромная вотчина Федорова, в которой он собирался жить, была наводнена многочисленными боярскими слугами, безусловно недовольными, и они оказали бы сопротивление (пусть и пассивное) повороту дела. Тем не менее в середине декабря Яков составил отписные книги на половину уже монастырского села Воскресенского55.
12 марта 1571 года Грозный пожаловал всех посадских и уездных белозерцев, дав им губной наказ, в котором упомянут и Яков Михайлович56 (последнее упоминание имени Якова в документах). Параллельно земскому губному старосте, каковым являлся Яков, вводилась должность особого опричного губного старосты57. Точной даты вхождения части Белоозера в удел Грозного нет, но В. Б. Кобрин, соглашаясь с П. А. Садиковым, ориентировочно называет 1569/70 год на том основании, что в этом году были высланы из Белоозера вотчинники Ергольские и Бурухин, а вотчины их были взяты "з городом вместе"58. Но "переборы людишек" и земельные конфискации (взять хотя бы белозерских князей) начались раньше. Яков и его родные тоже пострадали от них. Царь пробыл в опричной Вологде все лето 1569 года и вернулся в Москву только 10 сентября59. Видимо, в Вологде было принято решение об отписке в черные волости богатого села Куности (по церкви - Покровского) у Якова и его племянников Тимофея и Гордея Юрьевичей. Их село располагалось в устье реки Куности, с юга впадающей в Белое озеро, и приносило "дохода вотчинникова" 25,5 рубля в год с пашни и мельницы60. Вместе с селом конфисковали четыре деревни и починок. Волна земельных конфискаций прокатилась по всему роду Гневашевых-Стогининых. Езовая книга дворцовых волостей содержит сведения, что рыбный ез в устье реки Суды был отписан на царя у Малечки, в "Цылинском езу" на реке Шексне "три выти с четью, что отписаны наперед сего у Ивана у Губина да у Третьяка у Гневашева у Стогининых". В дворцовых волостях оказались деревни Ирдоматка и Полинская, в свое время принадлежавшие Губе61. До 1580 года (видимо, в опричные времена) у Стогининых была конфискована огромная вотчина. В общей сложности было отписано две слободки, сельцо, 40 деревень и четыре починка живущих, 13 деревень пустых и четыре селища в Заболоцкой волости, у устья реки Шексны62. По самым приблизительным расчетам, вотчина занимала площадь в 80-90 квадратных километров, протянувшись непрерывной полосой на юг от юго-восточного берега Белого озера.
Яков после отписки вотчины еще два года нес службу, вероятно, хотя и нет никаких свидетельств, "с земли", а его братья были переведены на поместья. Как говорит П. А. Садиков, составление отписных книг не всегда решало судьбу бывших землевладельцев. Так, множество стародубских княжат после отписки земель долго еще сидели в родовых гнездах63. Возможно, так было и с Гневашевыми, попавшими в своеобразный "щадящий" режим опричной земельной политики.
Интересным для нас явился вопрос о службе Гневашевых в опричниках. На эту мысль наталкивает многое. К примеру, любопытный документ, утверждающий, что Гневашевы служили в опричном войске царя Ивана64. А. А. Зимин, проанализировав его, отказал ему в доверии65. Укрепило в правильности наших предположений о службе Гневашевых в опричниках сообщение еще одного документа, по которому раздавали денежное жалованье людям и приказным опричного двора66. Документ повествует: "Дети боярские, которым государево денежное жалованье з городы: по 15 рублев: ...Гриша Гневашов". Этот Гриша, получивший деньги 20 марта 1573 года, видимо, не кто иной, как Григорий Ефремович, поверстанный денежным окладом в уже взятом в удел Белоозере. Не исключено, что и его братья также были опричниками, так как даже в " 1572 году они владели вотчинами67, в то время как солидную часть родовой земли два-три года назад безвозвратно конфисковали. Вполне объяснимо вольное поведение опричника Григория "з братьею", когда они до 1578 года "изобидели" "лесом и покосы" пожалованную царем Кириллову монастырю дворцовую землю - село Мегру - и "исставили на мегорской земле деревни и починки"66. Так, данные источников позволяют утверждать, что род Гневашевых-Стогининых служил как в земщине, так и в опричнине. Оп- ричнина положила предел стабильному, устойчивому, высокому положению рода на Белоозере. Гневашевы так и не смогли к концу к XVI века восстановить родовую силу, окончательно распрощавшись с древними родовыми вотчинами и даже привычным ареалом проживания и деятельности.
Интересным предположением, объясняющим столь плачевную судьбу рода в опричнину, является наличие родственных отношений между Гневашевыми-Стогиниными и удельным старицким князем Владимиром Андреевичем - двоюродным братом Ивана Грозного. Попытаемся изложить факты и дать им вероятное истолкование. Дядя Грозного Андрей Иванович был женат на дочери князя Андрея Федоровича Хованского княжне Евфросинье и в этом браке имел сына Владимира. Князь Хованский выдал еще двух дочерей за князей Константина Пронского (его сын Василий Пронский упоминается служилым по Старице в Дворовой тетради) и Юрия Андреевича Меньшого Пекинского (он был боярином у князя В. А. Старицкого)69. Таким образом, Хованские крепко соединились через браки и службу со старицким уделом. Мирское имя жены князя Андрея Хованского, к сожалению, до сих пор не известно. Но удалось установить, что, видимо, после смерти мужа она приняла постриг с именем Варсонофия. Кормовые книги Кирилло-Белозерского монастыря неоднократно говорят о вкладах: "Октября в 17 день по князе Андрее Федоровиче Хованском и по княгине ево иноке Варсонофие. Корм с поставца"70. Синодик Кириллова монастыря содержит запись о поминании рода князей Андрея и Данилы Хованских: "Князя Андрея (Хованской). Княгиню иноку Варсонофию (княгиня его)..."71. Кстати, князь Данила Васильевич Хованский был женат на дочери князя Константина Ахметековича Согорского Соломонии (в монашестве - Александре)72. Но самое интересное то, что какие-то князь Андрей и княгиня монахиня Варсонофия записаны в синодике Спасо-Прилуцкого монастыря в роду келаря (этого монастыря старца Ионы Гневашева (Иона был предположительно сыном Малечки)73. В синодики - списки умерших для церковного поминовения - вносили лишь имена родственников (кровных и по браку). Следовательно, Гневашевы могли породниться с Хованскими и записать их в свой синодик, если: а) дочь Андрея и Варсонофии Хованских вышла бы замуж за Гневашева-Стогинина, чего не было и не могло быть; б) Варсонофия принадлежала к роду Гневашевых-Стогининых и до пострига была женой Хованского, что вполне правдоподобно.
Остается ответить на вопрос: на самом ли деле упоминаемые в синодике Гневашевых князь и княгиня - Хованские? Здесь уже на смену фактам приходят предположения. Действительно, не так уж много таких пар - князь Андрей и княгиня Варсонофия. Это число уменьшается, если учесть, что княгиня была монахиней. Оно сократится еще больше, если вспомнить, что синодик Гневашевых был создан старцем Ионой в начале XVII века, и все упоминаемые в нем покойные жили в предыдущем столетии, как и Андрей и Варсонофия Хованские. Если принять эту версию, то хронологически Варсонофия могла быть сестрой Михаила Гневаша и Михаила Губы Стогининых, бабкой князя Владимира Старицкого, сватьей Ивана III. В пользу этого говорит родство Хованских и одной из ветвей белозерских княжат (Согорских). К тому же на рубеже XV и XVI веков Хованские и в мыслях не имели, что породнятся с правящими Рюриковичами. Род Стогининых в это время был на подъеме, поэтому не кажется странной возможность брака князя Андрея Хованского и богатой белозерской невесты. Так или иначе этот вопрос остается открытым для споров и изысканий.
Подводя предварительный итог, следует отметить, что служба Стогининых удельному князю стала стартом, заложила основы вотчинного землевладения, укрепила род в среде белозерской элиты. Ликвидация удела повлекла изменение социального и служебного статуса рода - прежняя холопская зависимость от удельного князя трансформировалась в вассальное подчинение великому князю; организация "новой" власти в уезде на принципах Белозерской уставной грамоты вовлекла коренных управленцев Гневашевых-Стогининых в более сложные, ответственные и высокие административные отношения (теперь они уже на постах "белозерских писцов" и "великокняжеских судей"). Вновь подоспевшая реформа местного самоуправления опять же получила конкретное воплощение, в том числе и через Гневашевых, служивших на постах городовых приказчиков и губных старост. В течение большей части XVI века Белозерский уезд испытывал на себе определенное влияние клана Гневашевых-Стогининых, как бы "передававших" властные полномочия "по наследству". Опричнина разрушила привычную служебную "идиллию".
В "белозерский" период землевладение рода имело свой вектор развития. Некогда огромные вотчинные комплексы родовой земли, образовавшиеся в результате выслуги и покупок, к концу XVI века вышли из родового владения. Способы перехода земель в другие руки были различными (просроченные заклады74, вклады в монастыри по душе, лишение по суду75, опричные конфискации), так что в большинстве своем земли оказались в монастырских латифундиях. Утрата Гневашевыми родовой земли была лишь частным случаем в общем процессе кризиса и исчезновения светских вотчин на Бело-озере. С конца XVI века поместная форма владения, ранее носившая подчиненный по отношению к вотчине характер (Стогинины владели поместьями уже в начале XVI века), становится чуть ли не единственным источником средств существования и службы для Гневашевых. Опричные отписки земель существенно подорвали могущество и единство рода.
В целом можно выделить два основных района сосредоточения вотчин. Это "череповецкий", более древний, включавший езы и земли в Череповской, Даргунской, Заягорбской, Арбужевской, Угольской волостях, и "белозерский", включавший земли Городского и Надпорожского станов. Отдельным вкраплением была кратковременная по владению Вашпанская вотчина (у озера Вашпанского, что к северо-востоку от Белого озера). К концу XVI века земель ни на вотчинном, ни на поместном праве в Белозерском уезде за Гневашевыми не осталось. Между тем уже в 1596 году некий новик Яков Иванович Гневашев был поверстан поместным окладом (150 четвертей) по Вологде76. Предположение о том, что в последней четверти XVI века Гневашевы владели землей одновременно в обоих уездах (Белозерском и Вологодском), пока ничем не подтверждается. Дальнейшая судьба рода вплоть до XIX века была связана преимущественно с Вологодским уездом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Савелов Л. М. Родословные записи. Вып. 2. М., 1908. С. 188.
2 До сих пор не выяснено, на какой слог в имени (а затем и в фамилии) падало ударение в первоначальном звучании.
3 В русских народных говорах существительное "щека" бытовало в значении "бойкий, говорун, болтун" (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. М., 1955. С. 653). Кстати, Ю. И. Чайкина выявила несколько топонимов, образованных от мужского личного имени Щека (см.: Чайкина Ю. И. Словарь географических названий Вологодской области. Вологда, 1993. С. 418).
4 АСЭИ. Т. И. № 156; ОДДК. № 1899; КДГ. Вып. 1, 2. СПб., 1992. С. 22.
5 АЮ. № 3.
6 АСЭИ. Т. II. № 186; Дебольский H. H. Из актов и грамот Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 1900. № CXXIX. Остается непонятным, отчего академик С. Б. Веселовский считал Микулу вотчинником по Белоозеру и Вологде (см.: Веселовский С. Б. Ономастикой. М., 1974. С. 300).
7 Алексеев Ю. Г. У кормила Российского государства. СПб., 1998. С. 275.
8 АСЭИ. Т. II. № 333, 390; АЮ. № 3; АЮБ. Т. 2. № 156.
9 АФЗХ. Ч. 1. № 288.
10 Копанев А. И. История землевладения Белозерского края XV- XVI вв. М.; Л., 1951. С. 152.
11 АСЭИ. Т. II. № 390; РИБ. Т. 32. № 76; РГАДА. ГКЭ. № 753/52.
12 РИБ. Т. 2. Стлб. 30; ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 1149 об.; ААЭ. Т. 1. С. 149.
13 АЮ. № 230.
14 Эскин Ю. М. Местничество в России XVI-XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994. № 537.
15 ПКЕДВ. С. 20.
16 АФЗХ. Ч. 1. № 288, 304.
17 АЮ. № 116.
18 АЮ. № 76; АСЭИ. Т. II. № 303.
19 АСЭИ. Т. II. № 305.
20 Там же. № 336, 337.
21 Монах; представлял на суде монастырскую сторону.
22 АСЭИ. Т. II. № 338.
23 АЮ. № 10.
24 АСЭИ. Т. I. № 658; Т. II. № 309, 310; Т. III. № 223, 224, 478.
25 Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России / Составил Федотов-Чеховской А. А. Т. I. Киев, 1860. № 65.
26 Зимин А. А. Краткие летописцы XV-XVI вв. // Исторический архив. Т. 5. М.; Л., 1950. С. 30.
27 ОДКК. № 1938.
28 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 188; АЮ. № 259.
29 АЮ. № 20.
30 Носов Н. Е. Губные наказы селам Кирилло-Белоэерского монастыря 1549-1550 гг. // Исследования по отечественному источниковедению. Сборник статей, посвященный 75-летию профессора С. Н. Валка. М.; Л., 1964. С 399
31 РГАДА. Ф. 1441. Оп. 1. Д. 28. Л. 3.
32 ОР РНБ. Кир.-Бел. 759/1016. Л. 286 об.
33 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 1150; ОДКК. № 531; ПКЕДВ. С. 12.
34 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 189; ОДКК. № 494.
35 ОДКК. № 261.
36 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 1149 об., 1150.
37 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 189; ПКЕДВ. С. 20.
38 АГР. Т. 1. № 55; Обзор ГКЭ. Вып. 2. С. 58.
39 АГР. Т. 1. № 55.
40 Курдюмов М. Г. Описание актов, хранящихся в архиве Императорской Археографической Комиссии // Летопись занятий археографической комиссии за 1904 год. Вып. 17. СПб., 1907. С. 396.
41 РГАДА. ГКЭ. № 9695; КДГ. № 124/4, 124/5.
42 ОДКК. № 530.
43 АЮ. № 83; ОДКК. № 498.
44 Там же. № 259.
45 Там же. № 421.
46 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 189; ААЭ. Т. 1. С. 317.
47 СГГД. № 198.
48 РГАДА. ГКЭ. № 9691; КДГ. № 124/16; Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 192.
49 ОР РНБ. Соф. 1152. Л. 95 об.; Кир.-Бел. 78/1317. Л. 222.
50 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 837; ОДКК. № 340.
51 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 813; ОДКК. № 328; Летопись занятий археографической комиссии за 1926 год. Вып. 1 (34). Л., 1927. С. 324.
52 АЮ. № 259.
53 Обзор ГКЭ. Вып. 2. С. 65, 66, 74, 123; ЧОИДР. М., 1900. Кн. 3 (194). № 4. С. 65; ОДКК. № 116, 199, 200, 204, 353, 1950; Летопись занятий археографической комиссии за 1926 год... С. 316; РГАДА. ГКЭ. № 816/115, 817/116.
54 Летопетопись зий археографической комиссии за 1926 год... С. 317.
55 РГАДА. ГКЭ. № 836/135; Обзор ГКЭ. С. 127; ОДКК. № 211; См. также: ОР РНБ. ДА. А2/40. Л. 27 об.; Кир.-Бел. 78/1317. Л. 116.
56 Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства / Под ред. А. И. Яковлева. М., 1909. № 8. С. 74.
57 Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 175.
58 Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. С. 22.
59 Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. М., 1994. С. 79.
60 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 679; ОДКК. № 261. Анализ этого акта предпринят Е. И. Колычевой (см.: Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 111, 112).
61 ПКЕДВ. С. 11-20.
62 РГАДА. ГКЭ. № 857/156.
63 Садиков П. А. Указ. соч. С. 110.
64 Memoires du prince Pierre Dolgoroukow. Geneve, 1867. Vol. 1. P. 132.
65 3имин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 352.
66 Альшиц Д. Н. Новый документ о людях и приказах опричного двора
Ивана Грозного после 1572 года // Исторический архив. Т. 4. М.; Л., 1949. С. 3-71.
67 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 837.
68 Там же. Л. 813.
69 Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 181; Кобрин В. Б. Материалы генеалогии княжеско-боярской аристократии. М., 1995. С. 102, 103.
70 ОР РНБ. Кир.-Бел. 756/1013. Л. 40; 78/1317. Л. 396.
71 Там же. 753/1010. Л. 39. Слова "Хованской" и "княгиня его" надписаны киноварью над именами.
72 ОР РНБ. Кир.-Бел. 87/1325. Л. 109.
73 ВГИАХМЗ. ОПИ. ВОКМ-2013. Л. 178.
74 ОДКК. № 494, 529-531; Опись строений и имущества Кирилло-Бело-зерского монастыря 1601 года. СПб., 1998. С. 208.
75 АЮ. № 3.
76 Десятня новиков, поверстанных в 1596 году // Известия Русского генеалогического общества. Вып. 3. СПб., 1909. С. 130.
По данным Л. М. Савелова, первое упоминание фамилии Гневашевых относится к 1533 году1. Это требует некоторого уточнения. Род Гневашевых приобрел и исторически усвоил фамилию, образованную от древнерусского некалендарного мужского имени Гневаш2. По обычаям тех времен человек мог пользоваться и быть признаваем в обществе под двумя и более именами, причем каждое из них имело свою функциональную социальную нагрузку. Так, языческое имя-прозвище Гневаш закрепилось за Михаилом Микулиным, сыном Стогинина, жившим в XV - первой половине XVI века. Именно от Михаила Гневаша следует считать начало дворянского рода Гневашевых, потомков которого мы обнаружим и в XIX столетии.
Становление и публичное закрепление фамилии за представителями этого рода происходило на протяжении жизни как минимум двух поколений (детей и внуков Михаила Гневаша). Нередко можно наблюдать в источниках XVI века, как одного и того же человека именуют (или он сам себя именует) Гневашевым, подразумевая под этим то отчество, то слабо укоренившуюся фамилию.
Корнями род Гневашевых уходит в далекий XV век. Ко времени княжения удельного белозерского князя Михаила Андреевича относится первое упоминание о родоначальнике рода Иване Щеке3. Этот Иван Щека (или Щока) родился в конце XIV - начале XV века. О его службе ничего не известно, однако сведения жалованной грамоты князя Михаила ("дал Щока деревню в монастырь по своей души в моей вотчине в Угле Новоселская"4) позволяют считать Щеку слугой князя. Скорее всего, он был служилым холопом, возможно боевым, за что и получил выслуженную вотчину. Вполне вероятно, что службу Щека начал еще при отце князя Михаила, Андрее Дмитриевиче. К концу XV века относится еще одно свидетельство о предке Гневашевых. В 1493 году холоп Михаила Гневаша Елисейка Щербина утверждал на суде, что "...те, господине, пустоши вотчина государя моего Гневашева да брата его Губина; а дал им, господине, те пустоши дед их Иван Щека"5. Скончался Щека, видимо, между 1448 и 1451 годами, так как 26 июня 1451 года князь Михаил Андреевич отарханил данную Щекой кирилловскому игумену Касьяну (1448-1469 гг.) деревню "по своей души". После себя Щека оставил единственного известного нам сына Микулу.
Возможно, у Ивана Щеки был еще один сын - Алексей. В документах замечен некий Олексей Щокин, служивший дьяком и подписавший судный список в 1503 году. Личность этого дьяка вызывает споры у отечественных историков7. С большой оговоркой мы все же внесли его в родословную роспись.
Микула Стогинин оставил двух сыновей: Михаила Гневаша и Михаила Губу, положивших начало двум новым родам: Гневашевых и Губиных. Жизненный путь младшего брата - Михаила Губы - можно проследить в течение 14 лет (1493-1507 гг.)8, хотя крайние даты его жизни, к сожалению, не известны. В период с 1495 по 1511 год состоялся обмен землями между Губой и властями Череповецкого Воскресенского монастыря. Губа променял "отца его Микулину куплю" - деревню Милятинскую (нынешняя Малата) - и три пожни "на Шохсне" в Любецком наволоке, которые "изстарины" тянули к церковной земле Ильинской, на монастырскую деревню Ирдоматку, находившуюся "промеж" принадлежащих ему деревень Полинской (Полневской) и Куриловской9. А. И. Копанев справедливо заметил, что обмен для обеих сторон был выгоден, так как разрозненные земли вотчинников сливались10. В 1507 году по грамоте великого князя "суд судил Михаила Губа Микулин сын Стогинина"11.
Сын Губы - Иван Михайлович Губин - служил белозерским городовым приказчиком в 1533 году, через шесть лет он был послухом при закладе земли своими двоюродными братьями Гневашевыми12. Странно, что только в 1585 году сведения об Иване вновь появляются в документах. Белозерская езовая книга отмечает за ним поместье. Сомнения (тот ли это Иван Михайлович?) снимаются, так как его поместное сельцо находилось в межах с поместьями Третьяка Михайловича Гневашева и Степана Васильевича Стогинина (видимо, они верстались поместьями из бывшей родовой вотчины)13. В 1589 году вновь упоминается Иван Михайлов сын Губин, казачий голова, местничавшийся с князем Петром Ивановичем Горчаковым14. Несколько настораживает подобное долголетие. Если допустить, что Иван Губин исправлял должность городового приказчика в 1533 году в возрасте 25-30 лет, то в 1585 году ему было уже около 80 лет, а к моменту местнического спора еще больше. Встает вопрос: как сын боярский Губин мог владеть поместьем в таких преклонных летах, когда поместье давалось лишь за службу и на условиях службы? Но других Иванов Губиных в Белозерье в XVI веке не выявлено. Кстати, даже в конце XVI века И. М. Губина писали под фамилией Стогинин15.
В источниках дважды упоминается (между 1495 и 1511 годами) Василий Алексеев сын Стогинина. В это время он вместе со своим двоюродным (?) братом Губой был послухом и поручителем по слуге князя Ивана Семеновича (Андомского?) Окуле Жуке, а также послушествовал при земельной мене Губы с Воскресенским архимандритом16. Выше уже упоминался Степан Васильевич Стогинин, скорее всего сын Василия Алексеевича, в 1585 году владевший бе-лозерскими поместьями совместно с Третьяком Михайловичем Гневашевым и Иваном Михайловичем Губиным Стогиниными. Так, дробление древней родовой земли в трех поколениях указывает на близкое родство представителей ветвей Гневашевых, Губиных и Стогининых.
В источнике 1568 года упоминается Тарасий Никитин сын Стогинина, также бывший послухом при данной князя А. А. Кемского17. Его местонахождение в родословной росписи остается невыясненным.
Вернемся, однако, к родоначальнику Гневашевых. Первое достоверное известие о Михаиле Гневаше относится к марту 1493 года. Служебный и жизненный путь его проясняется на основании десятка актов, в основном официального происхождения. От него же дошел наиболее ранний семейный частновладельческий акт - купчая на земли "в Вашпане" 1500/01 года18. "При должности" Михаил Гневаш появляется в документальных памятниках в марте 1501 года. Тогда Гневашу и Гриде Сапогу Иванову сыну Раманову великий князь указывал: "...да того бы естя обыскали, чие то земли, да о чем ся сопрут, и вы бы их судили"19. Через год, в апреле и августе 1502 года, опять в качестве великокняжеского судьи Гневаш разбирал земельный спор Ферапонтова монастыря и черных крестьян о захваченном последними монастырском сусельском (расположенном по берегу реки Суслы) лесе20. В обоих случаях Гневаш присудил спорный лес обители. Спустя два года крестьяне, не удовлетворенные прежним решением, возобновили разбирательство. В 1504 году они жаловались новому судье Василию Григорьевичу Наумову: "Жалоба нам, господине, ... Батман21 нас ... волочит и продает с Михаилом з Гневашем". В словах крестьян - злость и обида. Если не прямой сговор, то некоторое "подыгрывание" Гневаша в пользу монастыря очевидно. Батман "поднял" судью Гневаша на крестьян. Тот приступил к делу, но беспричинно дважды откладывал слушание: от великого мясного заговенья до Петрова дня и снова до мясного заговенья. В итоге, "проволочив" крестьян и не решив дела, Гневаш передал его в вышестоящую инстанцию - князю Василию Ивановичу Голенину, который и оправдал крестьян. Но далее было совершенное самоуправство со стороны Гневаша, не давшего выигравшим спор крестьянам правой грамоты, тем самым проигнорировав решение Голенина. Более того, говорят истцы, Гневаш "выложыл на Белеозере безсудную грамоту... да нас потому продал. А взял на нас Батман четыре рубли, да сто четвертей ржы; а собе Гневаш на нас взял полтретья [2,5. - Д. Г.] рубля, да езду полтретья же рубля, да на Батмана взял одиннатцать рублев на волокиту на три годы"22. Присуд Гневаша в пять рублей был довольно большим. Так, например, одну сгоревшую в 1503 году деревню оценили всего в девять рублей23. Такое поведение судьи трудно поддается объяснению, но по всему видно, что Гневаш чувствовал относительную независимость в своих должностных решениях. В 1503-1505 годах Гневаш часто в роли судьи или товарища судьи участвовал в судебных мероприятиях24. Последнее упоминание о нем в качестве судьи относится к 1511 году25.
Михаил Гневаш - первый в роду, у которого известна дата смерти: "И того же году [1525/26. - Д. Г.] преставись Михаила Гневаш и положен бысть в манастыре в Кирилове"26. Погребение в монастыре (в данном случае в самой влиятельной обители Севера) было уделом немногих, свидетельствовало о знатности человека, его заслугах перед церковью и монастырем, было желанным концом земного пути любого православного.
Михаил Микулич был довольно многодетен, у него родилось по меньшей мере семь сыновей. Их старшинство нам неизвестно, поэтому перечислим их в порядке появления сведений о них в документах. Федор Михайлович известен по одной отводной грамоте, датированной 1525-1532 годами27. Л. М. Савелов ошибается, когда говорит, что он был в 1551 году послухом28. В 1533 году двоюродные братья Федор Гневашев и Иван Губин были белозерскими городовыми приказчиками. А в следующем году первый выступал, как и некогда отец, судьей, разбиравшим давний спор о сусельском лесе. Сквозь текст документа просвечивают черты личности Федора, некоторая ироничность его натуры даже в условиях нервозного судебного разбирательства, когда он спрашивал ответчика: "Сказывал ecu мне, что межи знаешь, а ныне по межам о чем не идешь? Болен ли ecu, или не видишь, или кто тя скупил?"29. В целом можно согласиться с датировкой исправления Федором должности судьи, данной H. E. Носовым, - 1530-1534 годы30. О своем браке и наличии нескольких детей Федор говорит в своей данной: "Се яз, Федор Гневашев сын Стогинина, с своею женою и детлш..."31. Имен его супруги и потомков в немногочисленных источниках не содержится. Однако выяснилось, что Федор Гневашев был записан в синодик Кириллова монастыря в роду Плушковых32. С 1543 года известия о нем пропадают и снова появляются лишь в 1585 году. В документах он назван помещиком Белозерского уезда33. Ситуация с хронологией идентична той, которая уже была обозначена в отношении Ивана Михайловича Губина. Федор тоже оказался "подозрительным" долгожителем.
О Юрии Михайловиче узнаем из закладной кабалы декабря 1539 года. В течение десятилетия он вместе с братьями активно участвует в ряде земельных сделок. Последнее упоминание о нем в источниках относится к маю 1547 года, впрочем, Л. М. Савелов обнаружил еще более поздние сведения, относящиеся к 1551 году34. После себя Юрий оставил двух сыновей: Тимофея и Гордея. Они лишь раз отражаются в скупом известии грамоты, выступая совладельцами вотчины со своим дядей Яковом35. Дальнейшая судьба Юрия и его детей неизвестна. В том же синодике в роду Плушковых поминается некто Георгий Гневашев, которого мы отождествляем с Юрием, помня о тождестве этих имен.
Третьяк Михайлович по письменным свидетельствам предстает колоритной фигурой. Первое упоминание о нем относится к 1539 году, когда он был послухом при закладе своими братьями земли36, последнее - к 1585 году, в документе он назван белозерским помещиком37. Интересные сведения о его личности и общественном положении доносит судное дело 1541 года38. Спор разгорелся из-за того, что "Третьяк, - жалуется судье истец старец Марко, - отимает у нас монастырь великого князя богомолью, а называет вотчиною, а нас, господине, нудит, а велит собя в охтенье поминать и во многолетье; ...да что есмя розпахивали около монастыря своею мозолью пашенку, и тот Третьяк у нас пашенку отнимает, сее осени перележши за межу". Обвиненный судом Третьяк в судебном азарте "бил челом на Москве" великому князю, который его пожаловал и оправдал, а новые судьи выдали правую грамоту и "велели ... на старцех и на первых судьях взяты ржы и овса тысячу четвертей". Но тяжба возобновилась. Истцы заявили, что свидетелей "поставить немочно, потому что Третьяк силной и людей у него накупных много; ...и не ведаем, почему на нас тот хлеб Третьяк вымучил силно; ...а на опришенных людей слатца не на кого, потому что Третьяк человек силной: иных людей угрозил, а иных скупил". Хотя этот источник весьма тенденциозный, он все же высвечивает более-менее правдоподобные черты натуры и социальный вес Третьяка. Возможности этого человека были достаточно велики: не каждый землевладелец имел средства и честь судиться в высших инстанциях. Из грамоты 1541 года мы узнаем, что Третьяк Михайлович "не стал к суду", потому что "едет к Москве с великого князя ямскими денгами, что брал сего лета". Из речей холопов Третьяка определяется и круг его должностных обязанностей: "Третьяк, господине, государь наш, на Белеозере прикащик городовой ... велено ему те грамоты [великого князя. - ; Д. Г.] по князем и по детем боярским часа сего розослати"39. Но оказалось, что Третьяк "с ямскими денгами сего лета на Москве не бывал". В сентябре 1546 года Иван Грозный указывал ему досмотреть и обыскать все те же спорные земли Ферапонтова монастыря и крестьян Волочка Словенского40. Такого рода поручение могло быть адресовано, скорее всего, городовому приказчику, обязанности которого Третьяк выполнял, очевидно, между 1541 и 1546 годами.
Еще раз имя Третьяка встречается в 1564 году в качестве послуха в закладной кабале (совместно с послухами князьями Г. И., М. П., И. Ю. Ухтомскими, Ф. И. Дябринским и Е. А. Малахеевым), по которой князья П. А., Ф. П. и И. П. Ухтомские заняли 290 рублей серебром у келаря Кириллова монастыря41. О детях Третьяка ничего неизвестно.
Рахман Михайлович упоминается лишь раз раз в 1539 го\345сте с братьями Юрием и Яковом42.
Имя Якова Михайловича чаще других братьев встречается в документах XVI века. В 1549/50 году покупатель вотчины Василий Дьяконов писал: "Доложа дворскаго Белоозерьскаго Якова Михайлова сына Гневашева ... купил семи собе ... пожни"43. Вообще термин "дворский" относится к временам удельной Руси. Дворские управляли княжеским хозяйством, ведали фиском и судом. В купчей грамоте, видимо, неадекватное употребление архаического термина "дворский" подразумевает все того же городового приказчика. Но что странно - Яков подписал грамоту, используя то же обозначение
("Дворской Яков руку приложил"). Не обошла его и традиционная уже роль послуха в рядной 1551 года князей Кемских (вместе с братом Третьяком)44. Служба Якова пришлась как раз на время "опричной грозы", когда Белоозеро стало одним из центров социально-политической борьбы. О его службе в это время будет сказано отдельно. Яков Михайлович, занимая один из ключевых постов в общеуездном управлении, был тесно связан с местной и московской элитой. Так, в 1568 году влиятельный московский дьяк (и одновременно удачливый земельный спекулянт, умело торговавший вотчинами опальных землевладельцев Белозерского уезда) Мясоед Вислый завещал в своей духовной: "...да Якову Гневашову дати образ пречистые Богородицы серебром обложен, да охабень нов зуфь лазорева пугвицы кралки, да шубу белью хребтовую, да шолом, да пансыр"45. Вероятно, Мясоед и Яков были свойственниками. Предполагаем также, что Яков мог разделить незавидную судьбу Мясоеда, который попал в опалу у Грозного и был казнен. В синодике Спасо-Прилуцкого монастыря начала XVII века в роду Гневашевых есть упоминания трех Яковов, два из них написаны с пометой "оуб", то есть "убит", за которой может скрываться различный смысл (убийство, смерть на войне, казнь). Последнее известие о Якове Михайловиче относится к 1571 году46. В том же году Иван Яковлевич Гневашев поручился 35 рублями в Москве среди прочих дворян по князе Иване Федоровиче Мстиславском47. Точных данных нет, но хронология позволяет считать его сыном Якова Михайловича.
Маленка Михайлович, судя по имени, был младшим сыном Гневаша. В источниках он называется также Малечкой и Малелком. Сведения о его биографии довольно скудны. В 1558/59 году он был послухом при сделке ценою в 600 рублей властей Кириллова монастыря с князем Петром Александровичем Ухтомским. Коллектив послухов, среди которых выступает Маленка Михайлович, довольно высокороден. Среди них большой дьяк Константин Фуников сын Курцов, князь Михаил Федорович Львов, царский дьяк Мясоед Вислый, дети боярские вологодского архиерея Дмитрий Константинович Болтин и Дмитрий Яковлевич Беляев48.
Особняком в источниках стоит некий Ефрем Гневашев. Мы считаем его сыном Михаила Гневаша, так как Гневашев - скорее всего отчество. Он известен из двух кирилловских вкладных и кормовых книг49. Запись книги ("По Ефреме по Гневашеве дал десять рублев. Написали его в лист на десять лет, а в вечной [синодик. - Д. Г.] без выгладки") в перечне вкладов стоит между 1553 и 1557 годами, следовательно, и дата смерти Ефрема приходится на этот временной промежуток. Ефрем также записан в синодике вместе-с Федором, Яковом, Георгием (Юрием) Гневашевыми в роду Плушковых. Велика вероятность того, что Ефрем является родным братом названных лиц. В одной межевой памяти перечисляется его потомство: Григорий, Андрей, Федор и Иван Ефремовичи Гневашевы (видимо, по старшинству)50. Они же упоминаются в 1578 году51. На этом сведения о белозерском клане Гневашевых исчерпываются.
Как видно, XV век оставил небогатые сведения о служебном статусе рода. Другая информационная ситуация - в следующем столетии. Братья Михаил Губа и Михаил Гневаш Стогинины активно проявили себя на великокняжеской службе, на судейском поприще. Вернее всего, их служба началась сразу после учреждения Судебника 1497 года. Судейская должность в иерархии уездных служилых чинов была престижной, ответственной, приносящей стабильный высокий доход. Нет сомнений насчет грамотности братьев, она же могла служить источником судебных махинаций. Явные указания по этому поводу имеются.
С исчезновением удела и образованием Белозерского уезда в соответствии с Белозерской уставной грамотой 1488 года там появляется великокняжеская администрация. Послужив удельному князю, Стогинины усилили свои позиции с конца века в общеуездном управлении, сосредоточив в своих руках контрольные, фискальные, судебные полномочия. Это позволило укрепить материальное благополучие рода в целом и отдельных его представителей в частности. Семейственность и, так сказать, "наследственность" службы, нередко граничившие с прямым произволом, выдвинули род Гневашевых-Стогининых в число самых влиятельных на Белоозере. Нами не замечено столь долгого "владычества" над уездом других фамилий края.
Из вышесказанного явствует, что Стогинины, Гневашевы, Губины в конце XV - первой половине XVI века представляли дробящийся, но все же не утрачивающий общую историческую память и клановость род. Особенно возвысилась ветвь Гневашевых. Многочисленные упоминания Гневашевых в качестве послухов подтверждают эту мысль. Послухами, свидетельствовавшими рукоприкладством подлинность заключаемой сделки, становились лишь известные, уважаемые в своей округе, богатые люди, так как в случае юридических осложнений они отвечали в суде репутацией и состоянием. В этом смысле бросается в глаза близость Гневашевых к белозерским княжеским корпорациям Кемских, Ухтомских, Дябринских, Шелешпанских, нередко приглашавших кого-либо из Гневашевых поставить свою подпись под документом.
К сожалению, нет данных о горизонтальных связях белозерских родов и Гневашевых. Вне поля зрения остается и женская половина рода. Очень вероятно родство с Плушковыми, точнее Плюсковыми. Этот род хорошо известен на Белоозере. Третьяк и Яков Михайловичи в 1551 году вместе с Иваном Петровичем и Мансуром Елизаровичем Плюсковыми были послухами при вотчинном разделе князей Кемских52. Не вызывает больших сомнений тесная связь (даже свойство) с дьяком Мясоедом Семеновичем Вислым.
В годы опричнины Белоозеро в числе прочих городов попало в политические планы власти. В истории города много вех, рисующих напряженное, подчас кровавое, жесткое противостояние социальных сил. Не минула его участь вхождения в опричный удел "князя Иванца Московского" с последовавшими "переборами людишек", земельными конфискациями, казнями, выселениями.
Главной действующей фигурой рода в опричные годы являлся Яков Михайлович, занимавший с 1566 года пост белозерского губного старосты. В соответствии с губной реформой правовая оценка и суд по уголовным преступлениям были переданы губным избам, которые возглавлялись выборными из дворян губными старостами. Чаще всего старостами становились уже непригодные к активной строевой службе немолодые дворяне. К середине 1560-х годов Яков был в довольно зрелом возрасте. В течение 1566-1568 годов служба Якова сравнительно подробно освещена в источиках53.
Яков в силу своих полномочий выполнял один из знаменитых указов Ивана Грозного, который имел свою предысторию. В 1568 году опричной властью было инспирировано следственное дело о готовившемся государственном перевороте, главой которого якобы был виднейший боярин конюший Иван Петрович Федоров-Челяднин. В итоге 11 сентября 1568 года он был казнен, а уже 20 ноября по челобитью игумена Кирилла царь указал Якову отделить данную боярином половину вотчины (село Воскресенское "з деревнями") в монастырь, а другую половину и все движимое имущество отписать на государя54. Процедура отписки земель хоть и была знакомой Якову, но, наверное, представлялась трудной и "щекотливой". Огромная вотчина Федорова, в которой он собирался жить, была наводнена многочисленными боярскими слугами, безусловно недовольными, и они оказали бы сопротивление (пусть и пассивное) повороту дела. Тем не менее в середине декабря Яков составил отписные книги на половину уже монастырского села Воскресенского55.
12 марта 1571 года Грозный пожаловал всех посадских и уездных белозерцев, дав им губной наказ, в котором упомянут и Яков Михайлович56 (последнее упоминание имени Якова в документах). Параллельно земскому губному старосте, каковым являлся Яков, вводилась должность особого опричного губного старосты57. Точной даты вхождения части Белоозера в удел Грозного нет, но В. Б. Кобрин, соглашаясь с П. А. Садиковым, ориентировочно называет 1569/70 год на том основании, что в этом году были высланы из Белоозера вотчинники Ергольские и Бурухин, а вотчины их были взяты "з городом вместе"58. Но "переборы людишек" и земельные конфискации (взять хотя бы белозерских князей) начались раньше. Яков и его родные тоже пострадали от них. Царь пробыл в опричной Вологде все лето 1569 года и вернулся в Москву только 10 сентября59. Видимо, в Вологде было принято решение об отписке в черные волости богатого села Куности (по церкви - Покровского) у Якова и его племянников Тимофея и Гордея Юрьевичей. Их село располагалось в устье реки Куности, с юга впадающей в Белое озеро, и приносило "дохода вотчинникова" 25,5 рубля в год с пашни и мельницы60. Вместе с селом конфисковали четыре деревни и починок. Волна земельных конфискаций прокатилась по всему роду Гневашевых-Стогининых. Езовая книга дворцовых волостей содержит сведения, что рыбный ез в устье реки Суды был отписан на царя у Малечки, в "Цылинском езу" на реке Шексне "три выти с четью, что отписаны наперед сего у Ивана у Губина да у Третьяка у Гневашева у Стогининых". В дворцовых волостях оказались деревни Ирдоматка и Полинская, в свое время принадлежавшие Губе61. До 1580 года (видимо, в опричные времена) у Стогининых была конфискована огромная вотчина. В общей сложности было отписано две слободки, сельцо, 40 деревень и четыре починка живущих, 13 деревень пустых и четыре селища в Заболоцкой волости, у устья реки Шексны62. По самым приблизительным расчетам, вотчина занимала площадь в 80-90 квадратных километров, протянувшись непрерывной полосой на юг от юго-восточного берега Белого озера.
Яков после отписки вотчины еще два года нес службу, вероятно, хотя и нет никаких свидетельств, "с земли", а его братья были переведены на поместья. Как говорит П. А. Садиков, составление отписных книг не всегда решало судьбу бывших землевладельцев. Так, множество стародубских княжат после отписки земель долго еще сидели в родовых гнездах63. Возможно, так было и с Гневашевыми, попавшими в своеобразный "щадящий" режим опричной земельной политики.
Интересным для нас явился вопрос о службе Гневашевых в опричниках. На эту мысль наталкивает многое. К примеру, любопытный документ, утверждающий, что Гневашевы служили в опричном войске царя Ивана64. А. А. Зимин, проанализировав его, отказал ему в доверии65. Укрепило в правильности наших предположений о службе Гневашевых в опричниках сообщение еще одного документа, по которому раздавали денежное жалованье людям и приказным опричного двора66. Документ повествует: "Дети боярские, которым государево денежное жалованье з городы: по 15 рублев: ...Гриша Гневашов". Этот Гриша, получивший деньги 20 марта 1573 года, видимо, не кто иной, как Григорий Ефремович, поверстанный денежным окладом в уже взятом в удел Белоозере. Не исключено, что и его братья также были опричниками, так как даже в " 1572 году они владели вотчинами67, в то время как солидную часть родовой земли два-три года назад безвозвратно конфисковали. Вполне объяснимо вольное поведение опричника Григория "з братьею", когда они до 1578 года "изобидели" "лесом и покосы" пожалованную царем Кириллову монастырю дворцовую землю - село Мегру - и "исставили на мегорской земле деревни и починки"66. Так, данные источников позволяют утверждать, что род Гневашевых-Стогининых служил как в земщине, так и в опричнине. Оп- ричнина положила предел стабильному, устойчивому, высокому положению рода на Белоозере. Гневашевы так и не смогли к концу к XVI века восстановить родовую силу, окончательно распрощавшись с древними родовыми вотчинами и даже привычным ареалом проживания и деятельности.
Интересным предположением, объясняющим столь плачевную судьбу рода в опричнину, является наличие родственных отношений между Гневашевыми-Стогиниными и удельным старицким князем Владимиром Андреевичем - двоюродным братом Ивана Грозного. Попытаемся изложить факты и дать им вероятное истолкование. Дядя Грозного Андрей Иванович был женат на дочери князя Андрея Федоровича Хованского княжне Евфросинье и в этом браке имел сына Владимира. Князь Хованский выдал еще двух дочерей за князей Константина Пронского (его сын Василий Пронский упоминается служилым по Старице в Дворовой тетради) и Юрия Андреевича Меньшого Пекинского (он был боярином у князя В. А. Старицкого)69. Таким образом, Хованские крепко соединились через браки и службу со старицким уделом. Мирское имя жены князя Андрея Хованского, к сожалению, до сих пор не известно. Но удалось установить, что, видимо, после смерти мужа она приняла постриг с именем Варсонофия. Кормовые книги Кирилло-Белозерского монастыря неоднократно говорят о вкладах: "Октября в 17 день по князе Андрее Федоровиче Хованском и по княгине ево иноке Варсонофие. Корм с поставца"70. Синодик Кириллова монастыря содержит запись о поминании рода князей Андрея и Данилы Хованских: "Князя Андрея (Хованской). Княгиню иноку Варсонофию (княгиня его)..."71. Кстати, князь Данила Васильевич Хованский был женат на дочери князя Константина Ахметековича Согорского Соломонии (в монашестве - Александре)72. Но самое интересное то, что какие-то князь Андрей и княгиня монахиня Варсонофия записаны в синодике Спасо-Прилуцкого монастыря в роду келаря (этого монастыря старца Ионы Гневашева (Иона был предположительно сыном Малечки)73. В синодики - списки умерших для церковного поминовения - вносили лишь имена родственников (кровных и по браку). Следовательно, Гневашевы могли породниться с Хованскими и записать их в свой синодик, если: а) дочь Андрея и Варсонофии Хованских вышла бы замуж за Гневашева-Стогинина, чего не было и не могло быть; б) Варсонофия принадлежала к роду Гневашевых-Стогининых и до пострига была женой Хованского, что вполне правдоподобно.
Остается ответить на вопрос: на самом ли деле упоминаемые в синодике Гневашевых князь и княгиня - Хованские? Здесь уже на смену фактам приходят предположения. Действительно, не так уж много таких пар - князь Андрей и княгиня Варсонофия. Это число уменьшается, если учесть, что княгиня была монахиней. Оно сократится еще больше, если вспомнить, что синодик Гневашевых был создан старцем Ионой в начале XVII века, и все упоминаемые в нем покойные жили в предыдущем столетии, как и Андрей и Варсонофия Хованские. Если принять эту версию, то хронологически Варсонофия могла быть сестрой Михаила Гневаша и Михаила Губы Стогининых, бабкой князя Владимира Старицкого, сватьей Ивана III. В пользу этого говорит родство Хованских и одной из ветвей белозерских княжат (Согорских). К тому же на рубеже XV и XVI веков Хованские и в мыслях не имели, что породнятся с правящими Рюриковичами. Род Стогининых в это время был на подъеме, поэтому не кажется странной возможность брака князя Андрея Хованского и богатой белозерской невесты. Так или иначе этот вопрос остается открытым для споров и изысканий.
Подводя предварительный итог, следует отметить, что служба Стогининых удельному князю стала стартом, заложила основы вотчинного землевладения, укрепила род в среде белозерской элиты. Ликвидация удела повлекла изменение социального и служебного статуса рода - прежняя холопская зависимость от удельного князя трансформировалась в вассальное подчинение великому князю; организация "новой" власти в уезде на принципах Белозерской уставной грамоты вовлекла коренных управленцев Гневашевых-Стогининых в более сложные, ответственные и высокие административные отношения (теперь они уже на постах "белозерских писцов" и "великокняжеских судей"). Вновь подоспевшая реформа местного самоуправления опять же получила конкретное воплощение, в том числе и через Гневашевых, служивших на постах городовых приказчиков и губных старост. В течение большей части XVI века Белозерский уезд испытывал на себе определенное влияние клана Гневашевых-Стогининых, как бы "передававших" властные полномочия "по наследству". Опричнина разрушила привычную служебную "идиллию".
В "белозерский" период землевладение рода имело свой вектор развития. Некогда огромные вотчинные комплексы родовой земли, образовавшиеся в результате выслуги и покупок, к концу XVI века вышли из родового владения. Способы перехода земель в другие руки были различными (просроченные заклады74, вклады в монастыри по душе, лишение по суду75, опричные конфискации), так что в большинстве своем земли оказались в монастырских латифундиях. Утрата Гневашевыми родовой земли была лишь частным случаем в общем процессе кризиса и исчезновения светских вотчин на Бело-озере. С конца XVI века поместная форма владения, ранее носившая подчиненный по отношению к вотчине характер (Стогинины владели поместьями уже в начале XVI века), становится чуть ли не единственным источником средств существования и службы для Гневашевых. Опричные отписки земель существенно подорвали могущество и единство рода.
В целом можно выделить два основных района сосредоточения вотчин. Это "череповецкий", более древний, включавший езы и земли в Череповской, Даргунской, Заягорбской, Арбужевской, Угольской волостях, и "белозерский", включавший земли Городского и Надпорожского станов. Отдельным вкраплением была кратковременная по владению Вашпанская вотчина (у озера Вашпанского, что к северо-востоку от Белого озера). К концу XVI века земель ни на вотчинном, ни на поместном праве в Белозерском уезде за Гневашевыми не осталось. Между тем уже в 1596 году некий новик Яков Иванович Гневашев был поверстан поместным окладом (150 четвертей) по Вологде76. Предположение о том, что в последней четверти XVI века Гневашевы владели землей одновременно в обоих уездах (Белозерском и Вологодском), пока ничем не подтверждается. Дальнейшая судьба рода вплоть до XIX века была связана преимущественно с Вологодским уездом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Савелов Л. М. Родословные записи. Вып. 2. М., 1908. С. 188.
2 До сих пор не выяснено, на какой слог в имени (а затем и в фамилии) падало ударение в первоначальном звучании.
3 В русских народных говорах существительное "щека" бытовало в значении "бойкий, говорун, болтун" (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. М., 1955. С. 653). Кстати, Ю. И. Чайкина выявила несколько топонимов, образованных от мужского личного имени Щека (см.: Чайкина Ю. И. Словарь географических названий Вологодской области. Вологда, 1993. С. 418).
4 АСЭИ. Т. И. № 156; ОДДК. № 1899; КДГ. Вып. 1, 2. СПб., 1992. С. 22.
5 АЮ. № 3.
6 АСЭИ. Т. II. № 186; Дебольский H. H. Из актов и грамот Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 1900. № CXXIX. Остается непонятным, отчего академик С. Б. Веселовский считал Микулу вотчинником по Белоозеру и Вологде (см.: Веселовский С. Б. Ономастикой. М., 1974. С. 300).
7 Алексеев Ю. Г. У кормила Российского государства. СПб., 1998. С. 275.
8 АСЭИ. Т. II. № 333, 390; АЮ. № 3; АЮБ. Т. 2. № 156.
9 АФЗХ. Ч. 1. № 288.
10 Копанев А. И. История землевладения Белозерского края XV- XVI вв. М.; Л., 1951. С. 152.
11 АСЭИ. Т. II. № 390; РИБ. Т. 32. № 76; РГАДА. ГКЭ. № 753/52.
12 РИБ. Т. 2. Стлб. 30; ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 1149 об.; ААЭ. Т. 1. С. 149.
13 АЮ. № 230.
14 Эскин Ю. М. Местничество в России XVI-XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994. № 537.
15 ПКЕДВ. С. 20.
16 АФЗХ. Ч. 1. № 288, 304.
17 АЮ. № 116.
18 АЮ. № 76; АСЭИ. Т. II. № 303.
19 АСЭИ. Т. II. № 305.
20 Там же. № 336, 337.
21 Монах; представлял на суде монастырскую сторону.
22 АСЭИ. Т. II. № 338.
23 АЮ. № 10.
24 АСЭИ. Т. I. № 658; Т. II. № 309, 310; Т. III. № 223, 224, 478.
25 Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России / Составил Федотов-Чеховской А. А. Т. I. Киев, 1860. № 65.
26 Зимин А. А. Краткие летописцы XV-XVI вв. // Исторический архив. Т. 5. М.; Л., 1950. С. 30.
27 ОДКК. № 1938.
28 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 188; АЮ. № 259.
29 АЮ. № 20.
30 Носов Н. Е. Губные наказы селам Кирилло-Белоэерского монастыря 1549-1550 гг. // Исследования по отечественному источниковедению. Сборник статей, посвященный 75-летию профессора С. Н. Валка. М.; Л., 1964. С 399
31 РГАДА. Ф. 1441. Оп. 1. Д. 28. Л. 3.
32 ОР РНБ. Кир.-Бел. 759/1016. Л. 286 об.
33 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 1150; ОДКК. № 531; ПКЕДВ. С. 12.
34 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 189; ОДКК. № 494.
35 ОДКК. № 261.
36 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 1149 об., 1150.
37 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 189; ПКЕДВ. С. 20.
38 АГР. Т. 1. № 55; Обзор ГКЭ. Вып. 2. С. 58.
39 АГР. Т. 1. № 55.
40 Курдюмов М. Г. Описание актов, хранящихся в архиве Императорской Археографической Комиссии // Летопись занятий археографической комиссии за 1904 год. Вып. 17. СПб., 1907. С. 396.
41 РГАДА. ГКЭ. № 9695; КДГ. № 124/4, 124/5.
42 ОДКК. № 530.
43 АЮ. № 83; ОДКК. № 498.
44 Там же. № 259.
45 Там же. № 421.
46 Савелов Л. М. Указ. соч. С. 189; ААЭ. Т. 1. С. 317.
47 СГГД. № 198.
48 РГАДА. ГКЭ. № 9691; КДГ. № 124/16; Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 192.
49 ОР РНБ. Соф. 1152. Л. 95 об.; Кир.-Бел. 78/1317. Л. 222.
50 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 837; ОДКК. № 340.
51 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 813; ОДКК. № 328; Летопись занятий археографической комиссии за 1926 год. Вып. 1 (34). Л., 1927. С. 324.
52 АЮ. № 259.
53 Обзор ГКЭ. Вып. 2. С. 65, 66, 74, 123; ЧОИДР. М., 1900. Кн. 3 (194). № 4. С. 65; ОДКК. № 116, 199, 200, 204, 353, 1950; Летопись занятий археографической комиссии за 1926 год... С. 316; РГАДА. ГКЭ. № 816/115, 817/116.
54 Летопетопись зий археографической комиссии за 1926 год... С. 317.
55 РГАДА. ГКЭ. № 836/135; Обзор ГКЭ. С. 127; ОДКК. № 211; См. также: ОР РНБ. ДА. А2/40. Л. 27 об.; Кир.-Бел. 78/1317. Л. 116.
56 Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства / Под ред. А. И. Яковлева. М., 1909. № 8. С. 74.
57 Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 175.
58 Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. С. 22.
59 Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. М., 1994. С. 79.
60 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 679; ОДКК. № 261. Анализ этого акта предпринят Е. И. Колычевой (см.: Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 111, 112).
61 ПКЕДВ. С. 11-20.
62 РГАДА. ГКЭ. № 857/156.
63 Садиков П. А. Указ. соч. С. 110.
64 Memoires du prince Pierre Dolgoroukow. Geneve, 1867. Vol. 1. P. 132.
65 3имин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 352.
66 Альшиц Д. Н. Новый документ о людях и приказах опричного двора
Ивана Грозного после 1572 года // Исторический архив. Т. 4. М.; Л., 1949. С. 3-71.
67 ОР РНБ. ДА. А1/16. Л. 837.
68 Там же. Л. 813.
69 Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 181; Кобрин В. Б. Материалы генеалогии княжеско-боярской аристократии. М., 1995. С. 102, 103.
70 ОР РНБ. Кир.-Бел. 756/1013. Л. 40; 78/1317. Л. 396.
71 Там же. 753/1010. Л. 39. Слова "Хованской" и "княгиня его" надписаны киноварью над именами.
72 ОР РНБ. Кир.-Бел. 87/1325. Л. 109.
73 ВГИАХМЗ. ОПИ. ВОКМ-2013. Л. 178.
74 ОДКК. № 494, 529-531; Опись строений и имущества Кирилло-Бело-зерского монастыря 1601 года. СПб., 1998. С. 208.
75 АЮ. № 3.
76 Десятня новиков, поверстанных в 1596 году // Известия Русского генеалогического общества. Вып. 3. СПб., 1909. С. 130.