Элитарные произведения русской иконописи остаются немалой редкостью и после реставрационного раскрытия ее многочисленных образцов. Но именно по таким памятникам приходится судить о том, какого художественного уровня достигало мастерство русских иконописцев в целом, особенно – обслуживавших заказчиков придворного круга. Здесь весьма показательны исключительно сложные по иконографии композиции времени Ивана IV1. Многое оказалось подготовлено предшествующим XV веком, прочно связывавшим ее с поздневизантий-
ским художественным наследием2. Роль последнего, может быть, особенно проявилась в наиболее изысканных списках иконы Богоматери Одигитрии, иконография которой получает заметное развитие в XV–XVI веках3.

К числу таких списков, несомненно, относится икона, принадлежащая Кирилло-Белозерскому историко-архитектурному и художественному музею-заповеднику (инв. № ДЖ-301), происходящая из Воскресенского Горицкого монастыря, предположительно из его соборного храма4. Основание для отождествления дает описание, относящееся к 1661 году: «На левои стране царских двереи образы: образ местнои Пречистые Богородицы Одигитрия в киоте, обложен серебром золоченым басмянным, 2 венца сребряные сканные с финифты. В венце у Пречистые Богородицы камен бечета червчат, камен юга, камен берюза. У Младенца в венце жемчюг болшеи да камен изумруд, камень бечета. Подвенцы подниз и жерелеицо жемчюжное, у поднизи 39 свесов жемчюжки на серебряных спнях с каточки низано в решетку. У ожереилица 6 пугвиц сканных золочены на серебряных спнях, по концам жемчюжки. Цата сребреная золочена резная. У того ж образа в прикладе крест рез на кости обложен серебром сканным, 4 креста каменных обложены серебром. У них во главах и по ручкам 33 жемчюжка на серебряных спнях да 4 камешки; 8 крестов сребряных, а в них 5 золочены, на одном 4 жемчюжки; панагия Знамение Пречистые Богородицы, обложена серебром резным; панагия ж рез на кости Усекновение честные главы Иванна Предтечи, обложена серебром сканию, глава сребрена, во главе камен червчят; понагия ж малая рез на камени образ Пречистые Богородицы, обложена серебром сканью; понагия ж рез на камени Распятие Господне, обложена серебром сканью; пятеры серги сребряные золочены с камением и з жемчюги, одне в них двоичатки привешены на серебренои чепочке. У того ж образа дробника тафта лазорева низана жемчюгом мелким, а меж жемчюги репьи сребряны золочены, средина тафта червчата; да пелена тафта осинов цвет, на неи шит образ Пречистые Богородицы Одигитрия, венцы и у Младенца риза шита золотом, у Пречистые Богородицы риза шита шелком багровым, поля бархат рытои червчат по белои земле, подкладка киндяк лазорев. Перед тем образом свеча местная восковая тоща, на ней насвещник белово железа лощат. У того образа киот з затворы, столбцы и стороны обложены медью басмянною сребрена и золочена гнездами в шахмат; верх с уступы боровками с маковицею, на неи крест золочен листовым золотом; затворы обложены серебром золоченым басмянным, на них писано Благовещение Пресвятые Богородицы да евангелисты; прислан тот киот из Кирилова монастыря»5.

Приведенное здесь детальное описание дает представление о том, как выглядела изучаемая икона с ее драгоценным убором в середине XVII века, помещенная в киот-складень. Если бы уцелела горицкая монастырская ризница, – неизбежно возник бы вопрос об отождествлении обозначенных в описи «прикладов»: крестов и панагий, в некоторых случаях довольно оригинальных по иконографии и материалу, свидетельствующих в пользу вероятной принадлежности к XVI веку. Из всех сохранившихся пелен с изображением Богоматери Одигитрии лишь одна, в собрании Государственного Русского музея (инв. № Т-134, размер 21,0 х 18,0 см)6, может претендовать на соотнесение с упомянутой: она обнаруживает те же основные признаки и вполне закономерно отнесена к образцам московского шитья XVI века; дошла без полей рытого бархата, благодаря которым могла быть приближена по размерам к живописному произведению. В плане иконографии в целом соотносима с упомянутой иконой, кроме одной детали: положения свитка в руке Младенца Христа.

Икона размером 80,0 х 62,5 сантиметра, находившаяся в местном ряду иконостаса Воскресенского собора Горицкого монастыря, слева от царских врат, выполнена на гладко оструганной доске с ковчегом, имеющей с тыльной стороны две широкие врезные встречные шпонки. Но первоначально по высоте она была несколько больше: нижняя часть полей более чем наполовину срезана при помещении в новый киот. Известно, что монастырь пережил пожар в апреле 1693 года, во время которого будто бы, как писали в челобитье царю горицкие старицы, «на церквах Божиих кровли и в церквах иконы, книги и ризы и всякая церковная утварь, и кельи со всяким строением и с запасы и рухлядью, и около монастыря ограда без остатку сгорело»7. Однако именно эта икона благополучно уцелела. В конце XIX века были отмечены «по левую сторону царских врат икона Божией Матери Одигитрии и рядом Тольгской Божией Матери. Ризы на этих иконах также шиты золотом и шолком и унизаны мелким жемчугом»8. Судя по всему, к указанному времени уже исчезли зафиксированные описью 1661 года «2 венца сребряные сканные с финифты», украшенные камнями, названными «бечета» – драгоценными, но наряду с ними поименованы бирюза и изумруд. Оставленные без позолоты нимбы вокруг голов Богоматери и Младенца указывают на то, что сканые серебряные венцы входили в состав изначального ювелирного убора, от которого уцелел лишь серебряный позолоченный басмяный оклад с растительно-геометрическим и растительным орнаментами, поверх которого укреплены залитые синей эмалью пластинки с монограммами. Басма с мотивом многочисленных переплетающихся колец с восьмилепестковой розеткой в центре каждого кольца, когда эти переплетающиеся кольца из ремневидных сдвоенных стеблей образуют узор четырехконечных крестов, недавно была отнесена к ярославским образцам тиснения второй половины XVI века9. Здесь оно покрывает «свет» иконы.

Иконография Богоматери Одигитрии получила широкое освещение в специальной литературе, начиная с исследования Н. П. Кондакова10. По словам известного ученого, «икона Богоматери Одигитрии имеет вообще сложную историю в греко-восточной древности и в византийской иконописи. Многочисленные нити связывают ее со всеми странами православного Востока и со многими странами Запада, и разобраться в той паутинной сети, которую история этой иконы образует, не порвавши нескольких нитей и не запутавши другие, – трудно или, прямо сказать, невозможно»11. Один из ее константинопольских списков, по преданию, принесен на Русь в 1046 году и позже оказался исторически связанным со Смоленском: если его реконструировать по данным металлопластики, то необходимо отметить существенное отличие от известных икон, опирающихся уже на палеологовскую художественную традицию12. Это прежде всего произведения, непосредственно связанные с московским Благовещенским собором13. Принимая во внимание представленный в горицкой иконе редко встречающийся мотив положения свитка, опирающегося на колено Младенца, который он придерживает сверху рукой, надо согласиться с ранее высказанным предположением о следовании чудотворной иконе константинопольского происхождения из Вознесенского женского монастыря в Кремле, поврежденной пожаром 1482 года и вскоре воссозданной Дионисием14. Однако говорить о буквальном воспроизведении не приходится из-за иных пропорций, отсутствия погрудных изображений архангелов, отличия в жестах. Сходное положение свитка Младенца, кстати, встречается как в византийских иконах XIV века, так и русских XVI века: одна из них происходит из церкви св. Леонтия Ростовского в Вологде15. Впрочем, здесь не исключена генетическая связь уже с горицкой, о которой идет речь.

Икона Богоматери Одигитрии из Горицкого монастыря отличается прекрасным рисунком, изысканными пропорциями и мастерским письмом, накладывающим отпечаток аристократизма. При сопоставлении с другими произведениями, преимущественно более ранними, нельзя не заметить, что иконописец не придерживается строго прориси: похоже, что он даже больше учитывает опыт византийских мастеров XIV века, чем своих московских современников16. Здесь его манера может быть скорее поставлена в связь с кругом иконы Богоматери Одигитрии конца XIV века из церкви Успения на Апухтинке в Москве, которую В. Н. Лазарев относил к числу московских византинизирующих памятников, а также с византийской двусторонней иконой конца XIV – начала XV века из Мироваренной палаты Патриаршего дворца в Московском Кремле17. В последнем случае более соответствуют и жесты, и положение свитка, но голова Богоматери склонена. Становится очевидным, что путем сопоставления деталей практически невозможно прийти к локализации мастерской, из которой вышла описываемая икона. Она выполнена в сдержанной оливково-коричневой гамме, оттеняющей мерцание золота, в декоративном оформлении темно-вишневого мафория Богоматери и в виде ассиста одежд Младенца. В полусохранившейся декоративной надписи, теперь полусмытой, еще различимы греческие слова, не позволяющие заблуждаться относительно оригинала. Явно не стоит придавать особого значения несколько поднятой вверх правой руке, но стоит обратить внимание на изображение левой, поддерживающей Младенца – здесь явное отступление от схемы, хотя и далеко не единственное: строгой царственной красоты лик Богоматери, изображенный в легком повороте, и не совсем младенческая голова Христа, какой видим ее в палеологовской живописи. И это даже не дионисиевский маньеризм, а скорее нечто сходное с проторенессансными тенденциями. Такое произведение могло появиться только в определенной историко-культурной среде.

Икону Богоматери Одигитрии из Воскресенского Горицкого монастыря принято датировать серединой – второй половиной XVI века, предполагая в ней вклад кого-то из членов царской семьи. Действительно, она входит в группу наиболее элитарных произведений, стилистически ей близких. Это прежде всего икона Богоматери Тихвинской с чудесами третьей четверти XVI века из Благовещенского собора Московского Кремля18, икона Похвалы Богоматери с Акафистом 1550–1560-х годов из Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря19. Здесь, как и в рассматриваемой иконе из Горицкого монастыря, объемность ликов передана посредством плавно нанесенных слоями коричневых охр с легкими притенениями, а охристые одежды Младенца сплошь покрывает сетка золотых линий и широких высветлений. Может быть сближена с ними также датированная 1560-ми годами изысканная икона в приделе «Вход в Иерусалим» Благовещенского собора в Кремле вместе с ее репликой из Толгского монастыря, с полуфигурным изображением Иоанна Предтечи, держащего древко с процветшим крестом на конце в левой руке, приложив правую к груди: этот образ имеет свой константинопольский прототип рубежа XIV–XV веков20. По сравнению с ним русские реплики выглядят так же более смягченными, прежде всего в моделировке объемов, как и рассматриваемое произведение по отношению к своим потенциальным византийским образцам. Наконец, здесь же надо упомянуть и небольшую по размерам (31,0 х 25,0 см) икону из бывшего собрания И. С. Остроухова с поясным изображением преп. Никиты Переславского, традиционно датируемую серединой XVI века и относимую к продукции царской мастерской21. Это уже опыт включения в круг наиболее популярных сюжетов образа почитаемого Иваном IV русского святого. Неразработанность представления об иконописном стиле московских придворных мастерских третьей четверти XVI века не позволяет выйти за пределы частных наблюдений, и в каждом отдельном случае приходится характеристики конкретных произведений соизмерять с общими историческими данными. Так обстоит дело и в данном случае, когда логически наиболее вероятной вкладчицей иконы Богоматери Одигитрии в Горицкий монастырь можно считать княгиню Евфросинию Старицкую.

Известно, что княгиня была близка к царскому двору и, следовательно, имела реальную возможность заказать выполнение иконы и ее ювелирного убора в придворных мастерских. Но это должно было произойти до августа 1563 года, когда игумен Кириллова монастыря Вассиан постриг на Кирилловском подворье в Москве княгиню под именем Евдокии. По всем формальным признакам икона и ее оклад вполне могли быть выполнены около 1560 года. В историю русского искусства княгиня Евфросиния Андреевна Старицкая, жена князя Андрея Ивановича, происходившая из рода Хованских, вошла благодаря руководимой ею замечательной мастерской художественного шитья22. Ее вклады широко разошлись по знаменитым русским монастырям. Воскресенский Горицкий монастырь, в котором она провела последние годы жизни, получил немало дорогих образов. Позже они бесследно исчезли.

 

Примечания

1 Ж у р а в л е в а И. А. Образ Александра Свирского с житием и чудесами из Успенского собора Московского Кремля // Русская художественная культура XV–XVI веков (Музей «Московский Кремль». Материалы и исследования. Вып. XI). М., 1998. С. 118–144; М а р к и н а И. Ю. О двух памятниках времени Ивана Грозного из Успенского собора Московского Кремля // Там же. С. 145–173; С ар а б ь я н о в В. Д. Символико-аллегорические иконы Благовещенского собора и их влияние на искусство XVI века // Благовещенский собор Московского Кремля: Материалы и исследования. М., 1999. С. 164–217; П у ц к о В. Г. «Четырехчастная» икона Благовещенского собора и «латинские мудрования» в русской живописи XVI века // Там же. С. 218–235.

2 Подробнее см.: П у ц к о В. Г. Золотой век московской иконописи // «Золотой. Серебряный. Железный...». Курск, 2002. С. 50–60; о н ж е. Изображение неизобразимого: символизм как божественная реальность в русском иконописании XV века // Чудесное и обыденное. Курск, 2003. С. 46–64.

3 П у ц к о В. Икона Богоматери Одигитрии из церкви села Гуменец // Revue roumaine d’histoire de l’art: Serie beaux-arts. T. XII. Bucarest, 1975. C. 41–49; Г ус е в а Э. К. Московские и смоленские иконы «Богоматери Одигитрии» и сложение общерусской иконографии «Одигитрии Смоленской» в XV – начале XVI века // Русская художественная культура XV–XVI веков... С. 92–117.

4 П е т р о в а Л. Л., П е т р о в а Н. В., Н и к а н о р о в а Л. В. Церковное искусство XV–XIX веков (КБИАХМ). Путеводитель. М., 2002. С. 54. Ил. на. с. 46; П е т р о в а Л. Л., П е т р о в а Н. В., Щ у р и н а Е. Г. Иконы Кирилло-Белозерского музея-заповедника. М., 2003. С. 258–259. Кат. 90.

5 Книги отписные Воскресенского Горицкого девича монастыря игуменье Марфе Товарыщевых после бывшие игумении Гавделы Озеренских отписчиков Кирилова монастыря черного попа Матфея да старца Герасима Новгородца 169-го году // Кириллов: Историко-краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 265–266.

6 Л и х а ч е в а Л. Д. Древнерусское шитье XV – начала XVIII века в собрании Государственного Русского музея. Каталог выставки. Л., 1980. С. 37, 63. Кат. 45;
П л е ш а н о в а И. И., Л и х а ч е в а Л. Д. Древнерусское декоративно-прикладное искусство в собрании Государственного Русского музея. Л., 1985. С. 207–208. Табл. 104. Кат. 97.

7 Кириллов: Историко-краеведческий альманах. Вып. 1. С. 309.

8 Там же. С. 321.

9 И г о ш е в В. В. Типология и символика серебряной басмы XV–XVII вв. // Художественный металл России. М., 2001. С. 64. Табл. 1:3.

10 К о н д а к о в Н. П. Иконография Богоматери. Т.II. Пг., 1915. С. 152–249.

11 Там же. С. 156.

12 П у ц к о В. Византийская икона Богоматери Одигитрии в Смоленске: опыт реконструкции // Zeitschrift für Balkanologie. Bd. 29 (1993). С. 99–110.

13 Щ е н н и к о в а Л. А. Смоленские иконы Благовещенского собора Московского Кремля и их списки XV века // История и культура Ростовской земли. 1996. Ростов, 1997. С. 49–54; о н а ж е. Иконы-пядницы и иконы-таблетки придворной церкви // Благовещенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. С. 122–153; В л а с о в а Т. Б. Икона «Богоматерь Одигитрия Смоленская» из Благовещенского собора // Там же. С. 154–163.

14 Г у с е в а Э. К. Об иконе Одигитрии 1482 г. из Вознесенского монастыря и ее значении в творчестве Дионисия // Памятники культуры. Новые открытия. 1982. Л., 1984. С. 233–247; Щ е н н и к о в а Л. А. Икона «Богоматерь Одигитрия» из Вознесенского монастыря Московского Кремля и ее почитание в XV–XVII веках // Ферапонтовский сборник. Вып. V. М.; Ферапонтово, 1999. С. 272–292.

15 Живопись Вологодских земель XIV–XVIII веков. Каталог выставки. М., 1976. С. 58–59. Кат. 51.

16 Ср.: Византия. Балканы. Русь: Иконы конца XIII – первой половины XV века. Каталог выставки. М., 1991. Кат. 42, 44, 50.

17 Там же. С. 242. Кат. 72.

18 К а ч а л о в а И. Я., М а я с о в а Н. А., Щ е н н и к о в а Л. А. Благовещенский собор Московского Кремля. М., 1990. С. 64–65. Ил. 173–177;
П р е о б р а ж е н с к и й А. С. «Цари и князи и святители живы суще». Об иконографическом статусе сцены моления на древнейших иконах Богоматери Тихвинской с деяниями // Чудотворная икона Тихвинской Богоматери: иконография – история – почитание. Тезисы докладов международной научной конференции. СПб., 2001. С. 69–74.

19 П е т р о в а Г. Д. «Похвала Богоматери» с Акафистом из Кирилло-Белозерского монастыря // Древнерусское искусство. Художественные памятники русского Севера. М., 1989. С. 143–156.

20 К а ч а л о в а И. Я., М а я с о в а Н. А., Щ е н н и к о в а Л. А. Благовещенский собор Московского Кремля… С. 68. Ил. 202; П я т н и цк и й Ю. А. Московский Кремль и греко-русские связи XVI–XVII веков // Русская художественная культура XV–XVII веков. С. 25. Ил. 1, 2.

21 А н т о н о в а В. И., М н е в а И. Е. Каталог древнерусской живописи (Государственная Третьяковская галерея). Т. II. М., 1963. С. 143–144. Ил. 44. Кат. 533.

22 Подробнее см.: М а я с о в а Н. А. Мастерская художественного шитья князей Старицких // Сообщения Загорского государственного историко-художественного музея-заповедника. Вып. 3. Загорск, 1960. С. 41–64.